Последние отзывы

  44  

Выйдя из-за угла, Валерий остановился и удивленно присвистнул, увидев у тротуара напротив антикварной лавки «Жигули», как две капли воды похожие на его собственную тележку. Да нет, это и была его тележка! Ну да, точно, вон и бампер помят – это еще с ноября, когда какой-то чайник по первому гололеду догнал Валерия на перекрестке…

– Вот уроды, – сказал Валерий без особенной злости. Нравы в «Кирасе» были довольно простые, и никакие моральные установки не препятствовали кому-нибудь из ребят в случае острой необходимости взять оставленную на территории конторы машину и отправиться на ней по делам службы, а то и по своим собственным. Ничего страшного и даже удивительного в этом, не было, Валерий не понимал другого: что это за дела такие, ради которых нужно было гнать через весь город чужую тачку, когда существует телефон?

Ему вдруг подумалось, что дело может быть в Шайтане. Мало ли что… А вдруг в квартире начался пожар?

Тогда звонить, пожалуй, бесполезно, и Сан Саныч принял единственное верное решение: посадил кого-то из парней в машину Валерия и отправил ему на смену, чтобы он мог прямо с объекта, ни на что не отвлекаясь и нигде не задерживаясь, гнать домой.

В это время забрызганный грязью «жигуленок» знакомо заквохтал стартером, завелся, газанул и с натужным ревом сорвался с места, как будто участвовал в гонке с призом в миллион баксов. Он стремительно скрылся за углом, оставив Валерия гадать, что это было; недоразумение? сон? бред?

Ответ на этот вопрос мог дать Дракон, и Бондарев поспешил к магазину. Здесь его поджидал очередной сюрприз в виде неплотно прикрытой двери, которая, по идее, должна была быть заперта на замок. В зеркальном стекле Валерий поймал свое отражение – встрепанный, замерзший, красноносый, рожа удивленная и глаза по пятаку… В следующее мгновение он потянул дверь на себя, и отражение поехало в сторону.

Первым делом в ноздри ему ударил запах – до боли знакомый, но настолько неуместный здесь, в антикварной лавке, что Валерий не сразу его опознал. Лишь когда из-под его ноги, зазвенев по выложенному каменными плитами полу, покатилась гильза, Бондарев сообразил, что обоняет кислый запах пороховой гари.

Его ладонь сама собой нырнула за левый лацкан пиджака, нащупывая под мышкой рукоятку пистолета, ноги согнулись в коленях, настороженно пружиня, а глаза побежали по кругу, отмечая следы беспорядка: расколотую витрину, прошитый пулями прилавок красного дерева, покосившуюся картину на стене, открытую настежь дверь кабинета…

Дракона он увидел последним, хотя тот лежал у него под ногами, придавив спиной опрокинутое чучело рыцаря – не чучело, собственно, а просто насаженные на шест пустые латы, которые теперь раскатились по полу, напоминая груду мятой жестяной посуды неизвестного предназначения. Пиджак Дракона был распахнут, открывая взору щегольские желтые ремни наплечной кобуры, галстук сбился набок. Рубашка под ним была в клочья изорвана пулями и вся, от воротника до брючного ремня, пропиталась кровью. Глаза Дракона были широко, удивленно распахнуты, во лбу чернело аккуратное круглое отверстие – след контрольного выстрела. В далеко откинутой правой ладони Дракона лежал его неразлучный «стечкин» – насколько мог судить Валерий, даже не снятый с предохранителя. Из-под спины убитого – ясно, что убитого, потому что с такой вентиляцией в башке люди не живут, не научились они еще так жить – натекла целая лужа крови. Валерий заметил, что носок его ботинка стоит прямо в этой луже, передвинул ногу и как-то вдруг сообразил, что там, на улице, слышал вовсе не отбойный молоток. Дракона изрешетили пулями на боевом посту, пока он, Валерий, давясь и чавкая, торопливо жрал чебуреки в воняющем прогорклым маслом шалмане, а потом не спеша нюхал кислород в двух шагах от места перестрелки, за углом…

– Твою мать, – с тоской произнес Валерий Бондарев и, понимая, что уже слишком поздно, все-таки вынул из кобуры пистолет и поставил на боевой взвод.

Так он и двинулся к открытой двери кабинета – с пистолетом в одной руке, мобильным телефоном в другой и с холодной тяжестью на сердце.

* * *

Лев Григорьевич Жуковицкий явился в лавку к самому открытию, пребывая в весьма дурном расположении духа. Дурные предчувствия одолевали его уже третий день подряд, в голову лезли какие-то нелепые мысли, и он уже был не рад, что связался с Байрачным. Что он будет иметь с этого дела, кроме нервотрепки? Пару статей в прессе, которые никто не прочтет, коротенький репортаж в выпуске телевизионных новостей, о котором все забудут раньше, чем он закончится, да, быть может, благодарственный молебен – пшик, чепуха, сотрясение воздуха в мире, где ценятся только деньги. Коллеги сочтут его выжившим из ума стариком, под занавес решившим разок стать в благородную позу, церковники скажут спасибо, а потом начнут приставать со своими душеспасительными речами… Витенька Ремизов его теперь ненавидит и будет пакостить ему при первом же удобном случае, а Байрачный… Что Байрачный? Он даже ни разу не позвонил, как будто Лев Григорьевич его чем-то обидел.

  44