23 
Вернув себе нормальное расположение духа, Ремизов мягко двинул вперед рычаг автоматической коробки передач и плавно утопил педаль акселератора. Машина тронулась, втиснулась в плотный поток других автомобилей и, набирая скорость, пошла в сторону Медведково, где все еще ютился в своем однокомнатном скворечнике доктор исторических наук Петр Алексеевич Байрачный.
По дороге Ремизов вспомнил, что у него кончился коньяк, остановился возле кафе и попросил бармена наполнить флягу. Фляга была литровая – Виктор Павлович не любил мелочиться. Разумеется, выпивать литр коньяка в один присест он не собирался, да еще и за рулем, но вовремя сделанный скупой глоток жидкого огня здорово помогал ему справляться с любыми неприятностями.
Он добрался до места в тринадцать десять и уже собрался было выйти из машины, как вдруг его осенило, что начало второго – это как раз время прихода медицинской сестры, которая трижды в день колола Байрачному морфий. Было совершенно непонятно, почему, зачем одинокого старика выписали из больницы домой, где не было никого, кто обеспечил бы ему хотя бы минимальный уход. Ремизов подозревал, что Байрачный настоял на этом сам, и, вероятнее всего, из-за иконы – очень он боялся умереть вне дома, не успев как следует пристроить свое сокровище. Черт бы его побрал! Дубликат ключа у Ремизова был готов давным-давно. Если бы старика увезли умирать в больницу, заполучить икону было бы проще простого – пришел, открыл, забрал, закрыл и ушел. И никто бы ничего не узнал, и все было бы тихо-мирно, чинно-благородно…
Минуты тянулись мучительно медленно. Чтобы скоротать время, Ремизов вынул из кармана полиэтиленовый пакетик с бруском прессованного кокаина, открыл лезвие миниатюрного пружинного ножа, наскоблил щепотку порошка и втянул его носом. Остаток кокаина он втер в десну, сразу ощутив знакомое онемение и приятный холодок. Кокс был первоклассный – как и номерные знаки на машине Ремизова, он предназначался для использования внутри Государственной думы и стоил недешево, зато и кайф давал настоящий, чистый и легкий.
Когда он удалял с верхней губы последние следы белого порошка, взгляд его остановился на припаркованном прямо перед его машиной «Мерседесе». «Мере» был как «мере», ничего особенного – обыкновенный «пятисотый» цвета «дипломат», солидный и надежный, но слегка морально устаревший. Вот только присутствие именно этого автомобиля в этой конкретной точке пространства и времени почему-то активно не понравилось Виктору Павловичу Ремизову. «С чего бы это?» – подумал он и, чтобы думалось легче, хлебнул из фляги.
После кокаина коньяк пошел, как колодезная водичка. Ремизов закрутил колпачок и убрал флягу в карман на спинке сиденья. Его вдруг осенило. «Ба! – подумал он, закуривая сигарету и шмыгая онемевшим, потерявшим чувствительность носом. – Да это же Жуковицкого телега! Или просто очень похожая. Черт, номера его я не помню, а так бы сразу все стало ясно… Неужели этот старый пидор что-то пронюхал? Нет, не может быть. Не может быть!»
Виктор Павлович мысленно повторил «не может быть» раз пять, и, как только он начал в это верить, дверь подъезда распахнулась, и во дворе появился Жуковицкий собственной персоной, в этом своем дурацком развевающемся пальто, идиотском белом шарфе и совершенно кретинической широкополой шляпе. В руке у него был его неразлучный портфель, а на морщинистой морде с подбритыми в ниточку седыми усами застыло хмурое и озабоченное выражение. Не глядя по сторонам, антиквар подошел к своей машине, открыл дверь, просунул впереди себя портфель, а потом, придерживая левой рукой шляпу, сел в машину сам.
Скрючившись в три погибели за рулем, Ремизов горящими от ненависти глазами проследил за тем, как «Мерседес» Жуковицкого покидал стоянку. Когда тот скрылся за углом дома, Виктор Павлович выпрямился и от души хватил кулаком по ободу рулевого колеса.
– Сучий потрох, – процедил он сквозь стиснутые зубы, – старый стервятник, говноед арбатский! Когда ж ты нажрешься-то? Все тебе мало, все мало… Скотобаза!
Ничего, на этот раз тебе ни хрена не обломится. Поздно, милый, поздно! Нюх у тебя, конечно, как у легавой сучки, но ты опоздал. Пока ты будешь прикидывать да торговаться, меня уже и след простынет.
Ему пришло в голову, что старики могли уже договориться, но он отмел эту мысль в сторону, как ненужный мусор, просто потому, что она была ему неприятна. Договоренность между стариками означала бы, что он проиграл – окончательно и бесповоротно. И не просто проиграл, а сел в лужу, выставил себя на посмешище – англичанин-то, небось, уже деньги приготовил. Барыши, наверное, подсчитывает…
23 
