17 
– Да, были денечки, пропади они пропадом, – вздохнул гость. – А у меня вот и фоток не осталось. Сгорело все к чертовой бабушке вместе с грузовиком. Колонну обстреляли, понимаешь, да так ловко, что… Ну, словом, самого еле-еле вытащили.
Юрий прошел на кухню, открыл холодильник, сунул водку в морозилку и оценил свои съестные припасы. Припасов было не густо, но кое-что отыскалось. Тут его мягко толкнули в бедро, оттесняя от распахнутого холодильника, и толстый собачий хвост несколько раз тяжело стукнул по дверце кухонного шкафчика.
– Жрать хочешь? – спросил Юрий, и Шайтан утвердительно проскулил в ответ. – Придется подождать, приятель.
– Шайтан, фу! – возмущенно воскликнул гость, появляясь на пороге кухни. – Ты, я вижу, совсем освоился. А ну сядь! Место!
Пес совсем по-человечески вздохнул и, понурившись, побрел в прихожую, где и обрушился на пол с таким стуком, будто кто-то уронил охапку дров.
– Разгильдяй, – сказал его хозяин. – Надо бы им всерьез заняться, да все недосуг.
– А не поздно? – спросил Юрий. – В его-то возрасте…
– В каком еще возрасте? – удивился гость. – Год собаке, в самый раз дрессировкой заняться…
– Как это год? – Юрий перестал резать ветчину и удивленно воззрился на гостя, получив в ответ не менее удивленный взгляд. – Почему год?
– А что такое? Погоди-погоди… Ты что же, решил, что это тот Шайтан? Тот самый? Да ты что, командир!
Собаки столько не живут, особенно те, которые по-настоящему работают, как Шайтан работал. Это сын его, понял? Когда мы в Москву вернулись, я его еще успел разок повязать. Думали, ничего из этого не выйдет, а вот, видишь, получилось…
– Вон оно что… – Юрий вздохнул. – А я-то думал… Слушай, но ведь вылитый!
– Порода, – сказал хозяин пса и тоже вздохнул. – Как говорится, гены пальцем не раздавишь. Вообще-то, Шайтану бы еще жить да жить. Восемь лет ему было, для собаки – не возраст. Но ранили его крепко, знаешь ли… Ичкеры ведь за него награду объявили – уже после того, как ты ушел. Пять тысяч зеленых – неслабо, да?
Он взял второй нож, по-хозяйски вынул из хлебницы полбуханки «бородинского» и принялся нарезать хлеб толстыми ломтями. Делал он это по-солдатски, прижимая буханку к груди. Споласкивая и насухо вытирая рюмки, Юрий украдкой его разглядывал. Гость мало изменился за те несколько лет, что они не виделись. Он был все так же высок и плечист, но при этом гибок и даже грациозен.
Скуластое лицо с коротким носом немного подсохло, сделалось жестче, серые глаза потемнели, мимика сделалась беднее, но пшеничные волосы и открытая белозубая улыбка почти не изменились. Бывший сержант Валерий Бондарев относился к тому типу людей, которые старятся медленно и почти незаметно для посторонних. Сейчас ему должно было быть где-то около тридцати, но выглядел он моложе.
– Что смотришь, командир? – перехватив взгляд Юрия, сказал Бондарев. – Изменился?
– Как раз таки нет, – ответил Юрий. – Так и хочется наряд объявить.
– Считай, что уже объявил, – Бондарев ухмыльнулся. – По кухне… Эх, командир, хорошо-то как! Вот уж не думал и не гадал, что вот так, случайно, в парке…
– Да какой я тебе командир? – Юрий пожал плечами. – Я теперь, если хочешь знать, вообще никто. Помнишь, как полковник Ярцев ругался? «Вольноопределяющиеся раздолбай»… Вот это я и есть – вольноопределяющийся раздолбай. Да ладно, ерунда это все. Расскажи лучше, как сам.
– А что сам? Служил по контракту. Попрыгал, пострелял – ну, чего рассказывать… А потом колонну нашу обстреляли. На том моя служба и кончилась. Завесили мне дыру в легких медалью «За отвагу» да и списали вчистую как непригодного к строевой.
– Ничего себе, непригодный, – сказал Юрий, окидывая взглядом его мощную фигуру. – Хорош инвалид!
– Им виднее, они в очках. Да я не очень-то и упирался. Как-то вдруг противно сделалось, да и тебя, между прочим, вспомнил… Знаешь, когда долго воюешь, звереть начинаешь – потихоньку, незаметно, но… Короче, не нравится мне эта теперешняя мода – каждый, блин, Рембо, каждый – супермен. Сплошные терминаторы кругом, поговорить по-человечески не с кем. Слушай, может, водка уже остыла?
– Кто ходит в гости по утрам, – начал Юрий, открывая морозилку, – тот поступает мудро…
– То тут сто грамм, то там сто грамм, на то оно и утро! – радостно подхватил Бондарев.
– Твой приятель тоже так считает, – сказал Юрий, кивая в сторону двери.
Бондарев повернул голову и поднял брови, с преувеличенным осуждением разглядывая Шайтана, который уже сидел на пороге кухни, склонив голову набок и умильно глядя на стол.
17 
