Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
123 
"Что, черт подери, с ней творится?" – подумал Глеб, и вопрос этот не был праздным.
Между тем Федор Филиппович закончил произносить длинный, нашпигованный цитатами из классиков и современников трогательный тост, составленный, как отметил про себя Слепой, во-первых, экспромтом, а во-вторых, с неподражаемым мастерством бывалого миротворца, усмирителя стихий и полоскателя мозгов. Все-таки Потапчук был настоящий титан во всем, что касалось отношений между людьми, и в другое время и в другой стране мог бы, наверное, сделать блестящую карьеру психолога и психоаналитика.
Глеб закурил и, прищурясь, с интересом естествоиспытателя посмотрел на генерала, благо темные очки скрывали глаза и позволяли ему щуриться сколько угодно без каких бы то ни было последствий.
– За вас, Ирина Константиновна! – с жаром, который больше подобал лицу кавказской национальности, воскликнул Федор Филиппович и залпом ("Генеральши на тебя нет", – подумал Сиверов) осушил свой бокал, до краев наполненный превосходным коньяком.
Это была не рюмка, а вот именно бокал, и Глеб удивился, откуда этот бокал мог появиться, да еще и наполненный до краев. Ведь сидел же с рюмочкой, губы мочил по-стариковски, как ему, инфарктнику, и полагается...
Ирина рассмеялась, Назаров тоже улыбался – сдержанно, но заразительно, как и подобало человеку его ранга; инцидент, похоже, исчерпал себя, и это, как понял Глеб, было именно то, чего добивался Федор Филиппович.
– Вернемся к нашим баранам, – сказал Федор Филиппович, садясь (за именинницу, естественно, пили стоя). – Вы, Ирина Константиновна, уж извините меня, старика, но я попросил судебных медиков повнимательнее присмотреться к этому... гм... еще раз простите великодушно... словом, к этому пятнышку. Так вот, внутри, на глубине буквально трех – пяти миллиметров под кожей, обнаружился, как ни странно, обломок стальной иголки... Нет, – для вящей убедительности Федор Филиппович прижал к сердцу обе ладони, – это была не смерть Кощеева. Просто обломившийся кончик иголки самого прозаического медицинского шприца. Одноразового. Каково?
Глава 16
Мордоворот по кличке Бура лежал на брюхе и каждой клеточкой своего тела впитывал солнечный ультрафиолет. Тело у него было длинное, мускулистое и жилистое, да вдобавок загорелое до такой степени, что Игорь Чебышев только диву давался: когда он успел-то? Вроде все время был на виду, под рукой, и вдруг на тебе – сам черный, как плитка горького шоколада, а Игорь, который с ним, можно сказать, не разлучался, больше похож на непропеченную пшеничную булку, чем на нормального человека. А с другой стороны, охранник – он охранник и есть. Его место снаружи, на ветру, на солнышке, а если случится, то и под дождиком. Да что там – под дождиком! Хоть камни с неба вались, охранник не имеет права покидать пост! Не имеет права – и баста!
Другое дело – художник, творческий человек. Корифей духа. Генофонд нации, какая уж она там осталась, эта самая нация... Так, елы-палы, тем более! Если нация буквально на глазах превращается в огромное сборище воров и нищебродов, беречь ее наиболее ярких, талантливых представителей сам бог велел. В том числе и от прямых солнечных лучей. А то как бы чего не вышло...
Игорь Чебышев перевернулся на спину, с удовольствием ощущая под собой горячий, прогретый солнышком чуть ли не на полметра в глубину, меленький, нежный речной песочек. Какой там Египет, какая Турция! На кой ляд они сдались русскому человеку, пока существуют вот такие подмосковные речушки с чистой водицей и мелким песочком вдоль бережка! Главное, чтобы погода не подкачала, и тогда гори они синим пламенем, все эти заморские красоты! Не нужен нам берег турецкий, чужая земля не нужна...
Не открывая глаз, Игорь протянул руку и нащупал свои брюки, а в брюках – сигареты и зажигалку. Брюки были горячими от солнца, зажигалка тоже нагрелась, и газ воспламенился от первой же искры, стоило только чуть повернуть рубчатое колесико. Чирк – и готово. Прямо как в кино.
Игорь глубоко затянулся, а потом раскинул руки крестом и погрузил ладони в песок, закапывая их все глубже. Сначала песок был горячим, потом просто теплым, а под конец, когда пальцам стало уже невмоготу преодолевать его неподатливую, слежавшуюся, спрессованную собственным весом плотность, – прохладным и влажным, как компресс, который кладут на лоб температурящему больному.
"Хорошо", – подумал Игорь и, повернув ладони кверху, чуть согнув пальцы, наподобие ковша экскаватора, медленно поднял руки. Песок струйками потек между пальцами, ложась аккуратными конусами. Вскоре он вытек весь, но кое-что в руках у Игоря Чебышева осталось: в правой ладони, как оказалось, он держал выбеленную временем и непогодой персиковую косточку, а в левой, как младенец в колыбели, уютно устроился бычок – мятый окурок, пожелтевший и сморщенный, как стариковский член.
123 
