— Пусти, — тихо сказала Инга.
— Пожалуйста, — сказал Сид, не разжимая рук.
— Я кому сказала. — Она тоже не шевелилась. Уставившись друг другу глаза, оба замерли, почти не дыша. Инга почувствовала, как участился пульс. От него пахло пивом, потом и мужским одеколоном. Запах, от которого у нее слегка закружилась голова. Все-таки отменный экземпляр! В нем чувствуется животная, мужская сила. Вот уже год, как Инга жила только с Артемом, а в постели от него мало толку. Неуклюж, страдает отдышкой, особой изобретательности не проявляет. Как хочется иметь что-то и для себя!
— Может, успеем? — с улыбкой спросил Сид. И тут Инга вспомнила о Кире. И отстранилась.
— Как ты можешь! В доме уже два трупа!
Сид отпустил ее и пожал плечами:
— Мне-то что?
— А ты не боишься?
— Кого?
— Да убийцу! Кстати, ты кто: шантажируемый или шантажист?
— Я? Никто. Впрочем… Ну, пусть кто-нибудь попробует меня убить, — с усмешкой сказал Сид и сжал кулак. На нем была черная футболка, предплечье напряглось, и Инга увидела вздувшиеся бугры мышц.
— Мда-а… — протянула она. — Удушить тебя не получится. А пистолет?
— Ты что, боишься? Значит, ты — шантажистка? — пристально глянул на нее Сид.
— Похоже, что мы одного поля ягоды.
Он хрипло рассмеялся.
— Ладно, пойдем искать Киру.
И Инга толкнула одну из дверей, громко прокричав:
— Кира! Ты где? Кира?!
Это была спальня Грушина. Женщина замерла на пороге. Черно-белые красавицы молча ей улыбались. Инге стало не по себе. Нахлынули неприятные воспоминания.
— Ну? Что ты стоишь? — и Сид легонько подтолкнул ее в спину. Инга шагнула через порог.
— Смотри, какая кровать! — с намеком сказал плейбой.
— Послушай, а ты можешь думать о чем-нибудь, кроме секса?
— Кто бы говорил! Я столько времени провел на балконе, с биноклем в руках! Знаю, что ты — профессионалка! Вы с Грушиным ловко водили за нос хозяйку!
— Это была ошибка, — поспешно сказала Инга.
— А чего ты от него добивалась? Чтобы женился?
— С ума сошел?
— Тогда что? Деньги?
— У Грушина нет своих денег.
— Да? Впрочем, мне наплевать! Хочешь прилечь?
— Нет! Только не здесь!
— Ты думаешь, под кроватью спрятана Кира с петлей на шее?
— Замолчи!
Сид нагнулся и откинул покрывало со словами:
— Смотри. Никого там нет!
— Но где-то же она есть? — сказала Инга, заглянув под кровать и убедившись, что Сид сказал правду.
— Послушай…
Сид потянул ее за руку, заставил опуститься на кровать и вновь крепко прижал к себе. Инга не сопротивлялась. Сняв заколку с ее пышных волос и распустив их по плечам, Сид вкрадчиво сказал:
— Мы могли бы встретиться в городе. Я знаю, что ты живешь одна. Я мог бы как-нибудь заехать. Не пожалеешь. Слово даю!
— Что, большой знаток по части женщин?
— Это моя профессия! — с гордостью сказал Сид, играя ее волосами.
— И часто ты так? Ездишь в город?
— Бывает.
— А жена?
— Что жена? — Он ласково, но настойчиво стал гладить ее плечи.
— Знает?
— Знала бы, давно бы выгнала меня из дома. Значит, не в курсе. Я мать уважаю. У нас с ней все о'кей!
— Почему же ты ей изменяешь?
— Ты шутишь? — Рука Сида на мгновение замерла.
— Не думаю. А впрочем, я тебя понимаю, — и Инга со вздохом сожаления отобрала у него заколку и поднялась с кровати. Подошла к зеркальному шкафу и начала собирать волосы. — Ладно. Я тебе позвоню. Как-нибудь. А сейчас пойдем отсюда. У меня тошнота к горлу подступает. Здесь, в этой комнате. Ненавижу!
И первой направилась к выходу. Сид за ней. Они вновь очутились в коридоре. Прикрыв дверь хозяйской спальни, Инга прокричала:
— Кира! Где ты? Кира!
— Где ты?! — вторило эхо. Или не эхо? На втором этаже женский голос тоже звал Киру…
…Прасковья Федоровна и Валентин обходили комнаты для гостей. Писательница опиралась на руку молодого человека, изо всех сил делая вид, что еще немного, и она окажется в глубоком обмороке.
— А ваш муж… Он на сколько моложе? — с интересом спросил Валентин.
— На семнадцать лет, — кокетливо сказала Прасковья Федоровна. И похлопала наклеенными ресницами. Мол, что такого?
— Скажите пожалуйста! Так мы, похоже, ровесники! Надо же! У вас, у писателей, что, так принято?
— Ну, мы нуждаемся в источнике вдохновения. Учитывая специфику моих романов, — потупилась Прасковья Федоровна. И вдруг воскликнула: — Ах! Там, за занавеской!