Особенно,... 
473 
– Во всем. Он сказал мне, что ваша жизнь – его жизнь, и я обещал ему, что вы будете жить.
– Вы ему обещали, что я буду жить?
– Да.
– Вы говорили, что охраняете, оберегаете меня. Разве вы доктор?
– Да, и поверьте, лучшего вам не могло бы послать небо.
– Вы говорите, что не спали ночей, – сказала Валентина. – Где же вы были? Я вас не видела.
Граф указал рукой на книжный шкаф.
– За этой дверью, – сказал он, – она выходит в соседний дом, который я нанял.
Валентина отвернулась, вся вспыхнув от стыда и негодования.
– Сударь, – сказала она с неподдельным ужасом, – ваш поступок – беспримерное безумие, а ваше покровительство весьма похоже на оскорбление.
– Валентина, – сказал он, – в эти долгие бессонные ночи единственное, что я видел, это – кто к вам входит, какую пищу вам готовят, какое питье вам подают; и когда питье казалось мне опасным, я входил, как вошел сейчас, опорожнял ваш стакан и заменял яд благотворным напитком, который вместо смерти, вам уготованной, вливал в вас жизнь.
– Яд! Смерть! – воскликнула Валентина, думая, что она опять во власти лихорадочного бреда. – О чем вы говорите, сударь?
– Тише, дитя мое, – сказал Монте-Кристо, снова приложив палец к губам, – да, я сказал: яд, да, я сказал: смерть; и я повторяю: смерть. Но выпейте это. – Граф вынул из кармана флакон с красной жидкостью и налил несколько капель в стакан. – Выпейте это и потом ничего уже больше не пейте всю ночь.
Валентина протянула руку; но, едва коснувшись стакана, испуганно отдернула ее.
Монте-Кристо взял стакан и, отпив половину, подал его Валентине, которая, улыбнувшись, проглотила остальное.
– Я узнаю вкус моего ночного напитка, – сказала она. – Он всегда освежает мне грудь и успокаивает ум. Благодарю вас, сударь.
– Вот как вы прожили четыре дня, Валентина, – сказал граф. – А как жил я? Какие жестокие часы я здесь провел! Какие ужасные муки я испытывал, когда видел, как наливают в ваш стакан смертоносный яд! Как я дрожал, что вы его выпьете прежде, чем я успею выплеснуть его в камин!
– Вы говорите, сударь, – продолжала Валентина в невыразимом ужасе, – что вы пережили тысячу мук, видя, как наливают в мой стакан смертоносный яд? Но тогда, значит, вы видели и того, кто его наливал?
– Да.
Валентина приподнялась на постели; и, прикрывая грудь, бледнее снега, вышитой сорочкой, еще влажной от холодного пота лихорадки, спросила:
– Вы видели?
– Да, – повторил граф.
– Это ужасно, сударь; вы хотите заставить меня поверить в какие-то адские измышления. Как, в доме моего отца, в моей комнате, на ложе страданий, меня продолжают убивать? Уйдите, сударь, вы смущаете мою совесть, вы клевещете на божественное милосердие, это немыслимо, этого быть не может!
– Разве вы первая, кого разит эта рука, Валентина? Разве вы не видели, как погибли маркиз де Сен-Меран, маркиза де Сен-Меран, Барруа? Разве не погиб бы и господин Нуартье, если бы то лекарство, которым его пользуют уже три года, не предохраняло его, побеждая яд привычкой к яду?
– Боже мой, – сказала Валентина, – так вот почему дедушка последнее время требует, чтобы я пила все то, что он пьет?
– И у этих напитков горький вкус, как у сушеной апельсиновой корки?
– Да, да!
– Теперь мне все понятно! – сказал Монте-Кристо. – Он знает, что здесь отравляют, и, может быть, даже знает кто. Он начал вас приучать – вас, свое любимое дитя, – к убийственному снадобью, и действие этого снадобья было ослаблено. Вот почему вы еще живы, – чего я никак не мог себе объяснить, – после того как четыре дня тому назад вас отравили ядом, который обычно беспощаден.
– Но кто же убийца, кто отравитель?
– Теперь я вас спрошу: видели вы, чтобы кто-нибудь входил ночью в вашу комнату?
– Да. Часто мне казалось, что я вижу какие-то тени; вижу, как тени подходят, удаляются, исчезают; но я их принимала за видения, и сегодня, когда вы вошли, мне долго казалось, что я брежу или вижу сон.
– Так вы не знаете, кто посягает на вашу жизнь?
– Нет, – сказала Валентина, – кто может желать моей смерти?
– Сейчас узнаете, – сказал Монте-Кристо, прислушиваясь.
– Каким образом? – спросила Валентина, со страхом озираясь по сторонам.
– Потому что сейчас у вас нет лихорадки, нет бреда, потому что сознание ваше прояснилось, потому что бьет полночь, а это час убийц.
– Господи! – сказала Валентина, проводя рукой по влажному лбу.
Медленно и уныло пробило полночь, и каждый удар молотом падал на сердце девушки.
473 
