– Надо его позвать?
– Да.
Валентина подошла к двери и позвала Барруа.
Между тем на лбу у Вильфора от нетерпения выступил пот, а Франц стоял, остолбенев от изумления.
Старый слуга вошел в комнату.
– Барруа, – сказала Валентина, – дедушка велел мне взять из этого шкафчика ключ, открыть стол и выдвинуть вот этот ящик; оказывается, ящик с секретом; вы его, очевидно, знаете; откройте его.
Барруа взглянул на старика.
– Сделайте это, – сказал выразительный взгляд Нуартье.
Барруа повиновался; двойное дно открылось, и показалась пачка бумаг, перевязанная черной лентой.
– Вы это и требуете, сударь? – спросил Барруа.
– Да, – показал Нуартье.
– Кому я должен передать эти бумаги? Господину де Вильфору?
– Нет.
– Мадемуазель Валентине?
– Нет.
– Господину Францу д’Эпине?
– Да.
Удивленный, Франц подошел ближе.
– Мне, сударь? – сказал он.
– Да.
Франц взял у Барруа бумаги и, взглянув на обертку, прочел:
«После моей смерти передать моему другу, генералу Дюрану, который, со своей стороны, умирая, должен завещать этот пакет своему сыну, с наказом хранить его, как содержащий чрезвычайно важные бумаги».
– Что же я должен делать с этими бумагами, сударь? – спросил Франц.
– Очевидно, чтобы вы их хранили в таком же запечатанном виде, – сказал королевский прокурор.
– Нет, нет, – быстро сказали глаза Нуартье.
– Может быть, вы хотите, чтобы господин д’Эпине прочитал их? – сказала Валентина.
– Да, – сказали глаза старика.
– Видите, барон, дедушка просит вас прочитать эти бумаги, – сказала Валентина.
– В таком случае сядем, – с досадой сказал Вильфор, – это займет некоторое время.
– Садитесь, – показал глазами старик.
Вильфор сел, но Валентина только оперлась на кресло деда, и Франц остался стоять перед ними.
Он держал таинственный пакет в руке.
– Читайте, – сказали глаза старика.
Франц развязал обертку, и в комнате наступила полная тишина. При общем молчании он прочел:
– «Выдержка из протокола заседания клуба бонапартистов на улице Сен-Жак, состоявшегося пятого февраля тысяча восемьсот пятнадцатого года».
Франц остановился.
– Пятого февраля тысяча восемьсот пятнадцатого года! В этот день был убит мой отец!
Валентина и Вильфор молчали; только глаза старика ясно сказали: читайте дальше.
– Ведь мой отец исчез как раз после того, как вышел из этого клуба, – продолжал Франц.
Взгляд Нуартье по-прежнему говорил: читайте.
Франц продолжал:
– «Мы, нижеподписавшиеся, Луи-Жак Борепэр, подполковник артиллерии, Этьен Дюшампи, бригадный генерал, и Клод Лешарпаль, директор управления земельными угодьями, заявляем, что четвертого февраля тысяча восемьсот пятнадцатого года с острова Эльба было получено письмо, поручавшее вниманию и доверию членов бонапартистского клуба генерала Флавиена де Кенеля, состоявшего на императорской службе с тысяча восемьсот четвертого года по тысяча восемьсот пятнадцатый год и потому, несомненно, преданного наполеоновской династии, несмотря на пожалованный ему Людовиком Восемнадцатым титул барона д’Эпине, по названию его поместья.
Вследствие сего генералу де Кенелю была послана записка с приглашением на заседание, которое должно было состояться на следующий день, пятого февраля. В записке не было указано ни улицы, ни номера дома, где должно было происходить собрание; она была без подписи, но в ней сообщалось, что если генерал будет готов, то за ним явятся в девять часов вечера.
Заседания обычно продолжались от девяти часов вечера до полуночи.
В девять часов президент клуба явился к генералу; генерал был готов; президент заявил ему, что он может быть введен в клуб лишь с тем условием, что ему навсегда останется неизвестным место собраний и что он позволит завязать себе глаза и даст клятву не пытаться приподнять повязку.
Генерал де Кенель принял это условие и поклялся честью, что не будет пытаться увидеть, куда его ведут.
Генерал уже заранее распорядился подать свой экипаж; но президент объяснил, что воспользоваться им не представляется возможным, потому что нет смысла завязывать глаза хозяину, раз у кучера они останутся открытыми и он будет знать улицы, по которым едет.
«Как же тогда быть?» – спросил генерал.
«Я приехал в карете», – сказал президент.
«Разве вы так уверены в своем кучере, что доверяете ему секрет, который считаете неосторожным сказать моему?»