— Смотри, он, похоже, сверху упал. Фанерные перила сломаны. Паша вчера был здорово пьяный. Видимо, упал неудачно: виском прямо об угол стола, да и высота не меньше трех метров. Не повезло, можно сказать.
— Не повезло… — Леонидов усмехнулся. — А еще говорят, что пьяных Бог бережет.
— Леха, ты чего? Напился человек, пошел покурить, ну и звезданулся, потеряв ориентацию. Могло такое быть?
— Да так звезданулся, что перила проломил. С разбега, наверное, на них бросился, не иначе. Смотри, у него рубаха порвана, а на щеке царапина и синяк. Нет, Серега, он на перила не кидался, сцепился с кем-то. Ну я дурак! Серебрякова ведь предупреждала… Надо ее срочно разбудить. Ты давай дуй в главный корпус, звони, вызывай милицию. А я здесь останусь. Пошел Серебрякову будить.
Барышев пошел вниз одеваться, Алексей нехотя направился к одиннадцатому номеру Серебряковой.
— Ирина Сергеевна, это Леонидов, откройте!
Она как будто ждала за дверью, открыла сразу, без лишних вопросов.
— Что-то случилось?
— Павел Петрович лежит в холле мертвый, Ирина Сергеевна. Мне нужна ваша видеокамера. У вас ведь вчера была видеокамера? Вы что-то снимали.
— Не я, Калачевы снимали. Паша снимал, Валера Иванов. Камера действительно моя, но пользовались вчера все. Но почему Паша? Не может быть! — Она потрогала руками седеющие виски.
— А кто, по-вашему, должен там лежать? Есть какие-то версии? Поделитесь.
— Что? Я не знаю. Я говорю, сама не знаю что.
— Возможно, что это несчастный случай, не надо так сразу. Дайте, пожалуйста, вчерашнюю кассету. Чистая у вас есть?
— Конечно.
— Зарядите и оставайтесь пока здесь.
Леонидов взял видеокамеру, сунул в карман кассету с записью вчерашнего праздника и вышел в коридор.
Перво-наперво он взял крупным планом тело коммерческого директора, потом наехал на стол, уставленный грязной посудой, захватил испачканный кровью угол стола, пол, окурки, остатки еды.
«Как стадо мамонтов пробежало. Нет, никаких улик здесь не найти, затоптано основательно», — расстроился Алексей.
Не переставая снимать, поднялся по лестнице наверх, в мансарду. На втором этаже у проломленной в фанере дыры стояла банка из-под маринованных огурцов, наполовину заполненная окурками, в углу мансарды валялась пара пластмассовых бутылок из-под колы, детский резиновый мячик. Эти мирные вещи никак не вязались с трупом внизу.
Леонидов подошел к самому краю, взял план сверху, заснял застывшее в странной позе тело, сдвинутую мебель, стараясь ничего не упустить, потом снова спустился в холл. Отдельно снял Пашино мертвое лицо с царапиной на щеке, разорванную рубашку, ворот в яркой губной помаде. Жутко захотелось пить. Поборов отвращение, Алексей нащупал один из стаканов.
«Еще несколько минут здесь никого не будет, а постом начнется. Женщины станут голосить, это непременно. Визг, топот, ахи, вздохи, версии. Дурдом, короче. Убежать бы, просто убежать… Зачем я Сашку послушал? Самоуверенный идиот, алкоголик, кретин, какой ты к черту работник уголовного розыска, если тебя никто не боится?»
Он налил в стакан виноградного сока, выпил. Стало полегче. Мертвый Паша уже не пугал, он просто перешел в разряд свершившихся фактов, слился с предметами окружающего интерьера, ничего не просил, никому не мешал. Леонидов жутко боялся перешагнуть из пассивного состояния в активное, боялся сдвинуться с места, чтобы бежать, будить, расспрашивать, собирать окурки, ползать в пыли мансарды и пытливо заглядывать людям в глаза. Хуже всего было именно это: в каждом вчерашнем знакомом видеть убийцу — и подозревать, подозревать, подозревать…
Наконец Алексей решился: поставил на стол пустой стакан и вдруг услышал, как скрипнула чья-то дверь. В коридор вышел сонный Глебов и застыл, увидев лежащего на полу Сергеева.
— Он что, здесь спал?
Леонидов сообразил, что Глебов ничего не понял.
— Борис Аркадьевич, он мертв.
— Простите, я линзы не надел. — Глебов близоруко прищурился. — То есть как это мертв? Что значит — мертв?
— Идите к себе в комнату, сегодня завтракать вряд ли будем рано. Я вас позову, когда надо будет переносить тело.
Глебов внезапно потерял мобильность, и Леонидову пришлось слегка подтолкнуть его к дверям, из которых уже испуганно выглядывала Тамара, глебовская жена.
— Только не надо кричать. Не сразу, — попросил Алексей. — Не выходите пока в коридор.