Особенно,... 
59 
"Старый козел, – подумал Караваев о хозяине. – Развлекается!.. Хоть бы калитку запер, что ли. Милое дело – засадить ему промеж лопаток под эту канонаду. Даже прятаться не нужно. Открывай калитку, наводи ствол и шмаляй. А если подобрать такой же калибр, как у старика, то местные пинкертоны, глядишь, спишут все на несчастный случай. Баловался, дескать, с оружием, и нечаянно застрелился…
Интересно, давно он патроны тратит? Патрончики к этому ружьецу, между прочим, стоят не так уж мало. Доллара по два, а то и по три штучка. Не жалеет денег наш старикашечка, ох не жалеет! Надо бы сказать ему, что ли: ты, дескать, поэкономнее, приятель, потому как твои денежки скоро станут моими, и нечего их на ветер пускать…"
Школьников закончил набивать патронами магазин винтовки, небрежным жестом передернул скобу затвора и плавно вскинул винчестер к плечу. В этот момент Караваев в чисто экспериментальных целях кашлянул в кулак. Он стоял у самой калитки, метрах в пятидесяти от старика, у которого к тому же наверняка до сих пор звенело в ушах после предыдущей серии выстрелов, и был уверен, что Школьников его не услышит. Владислав Андреевич тем не менее услышал. Не опуская ружья, он стремительно повернулся на каблуках. Вороненый ствол винчестера уставился на Караваева, и, несмотря на расстояние, подполковник был уверен, что заряженное ружье смотрит ему точно между глаз. Все-таки старик был железный, и Караваев подумал, как жаль, что у этого железного человека нет и теперь никогда уже не будет детей. Бедный генофонд нации, подумал Караваев и еще раз кашлянул в кулак.
– Нихт шиссен! – жалобно крикнул он. – Их бин капитулирен! Гитлер капут!
Школьников медленно опустил винтовку. Подполковнику показалось, что старик сделал это с неохотой, словно раздумывая, не пальнуть ли ему все-таки в своего дорогого Максика. Он тут же решил, что дело пора форсировать, пока у него не развилась полновесная мания преследования. Собственно, за этим он сюда и приехал – сдвинуть наконец дело с мертвой точки.
– Все шутишь, Максик, – подходя с ружьем под мышкой, с легкой укоризной произнес Школьников. – Все шалишь. А я – пожилой человек. Нервишки у меня уже не те, что прежде, да и сердце пошаливает. Не ровен час, шандарахну промеж глаз вот из этой штуки, – он любовно похлопал ладонью по красному дереву приклада, – или самого с перепугу кондратий хватит… Что тогда делать-то будешь? На Вадика работать?
– На Вадика работать – себя не уважать, – сдержанно ответил Караваев, пожимая огромную и обманчиво мягкую ладонь своего босса. – Я по тюрьме не скучаю, Владислав Андреевич, а ваш Вадик как раз из тех, по ком она плачет. А если он завалится, то многих за собой утянет.
– И тебя? – не скрывая иронии, спросил Школьников.
– Ну, меня утянуть не так-то просто, – скромно улыбнулся Караваев. – Вы же знаете. И почему – вы тоже знаете. Потому-то я предпочитаю работать не с Вадиком, а с вами.
– Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна, да все не впрок, – со вздохом процитировал Школьников.
– Ив сердце льстец всегда отыщет уголок, – закончил цитату подполковник. – Право, Владислав Андреевич, я даже не знаю, что вам на это ответить. Если вы обо мне такого мнения…
– Ладно, ладно, – проворчал Школьников. – Давай отбросим эти реверансы и поговорим о деле. Или ты сначала хочешь пострелять?
– Благодарю, – вежливо, но твердо отказался Караваев. – Я действительно приехал по делу. Видите ли, до сдачи объекта остается не так уж много времени…
– Ну, это ты, положим, слегка загнул, – беря его под локоть свободной рукой и ненавязчиво увлекая к огневому рубежу, добродушно проговорил Владислав Андреевич. – Раньше осени с этим никому не управиться. Тем более Вадику.
– Мне кажется, он что-то учуял, – сказал Караваев. (Это была чистая правда: не учуять опасности после получения той бандероли мог разве что мертвец.) – Во всяком случае, он начал форсировать работы. Боюсь, что второпях этот парень наделает ошибок, последствия которых придется расхлебывать нам с вами.., точнее, вам. Я, конечно, помогу, чем смогу, но швыряться калом будут в вас, Владислав Андреевич.
– Гм, – сказал Школьников, останавливаясь у огневого рубежа, обозначенного вытоптанной проплешиной посреди травянистой лужайки. – Извини за дотошность, но в чем выражается эта его спешка?
– Он слишком прямолинеен, – отходя немного в сторону, чтобы не мешать стрельбе, сказал Караваев. – Сует взятки направо и налево, хлопает людей по плечам… Ну вы знаете эту плебейскую манеру: мы же свои люди, друг друга понимаем, ты мне, я тебе… Однажды он хлопнет по плечу не того, кого следует, и его возьмут в работу. Я изворачиваюсь, как карась на сковородке, но вечно это продолжаться не может. Он слишком активен. Я боюсь, что за ним не услежу, и не вижу способа его притормозить.
59 
