Особенно,... 
76 
Лифт остановился на первом этаже. Чтобы попасть на улицу, необходимо было преодолеть еще один лестничный марш. И тут Валентина услышала внизу, за закрытой дверью подъезда, множественный топот ног и властный голос:
— Полищук, встань здесь и никого из подъезда не выпускай.
Прибыла кавалерия, вспомнилось ей вычитанное где-то выражение. Забродов не хотел, чтобы тетрадь попала в чужие руки. Рассуждать Валентина была просто не в состоянии, поэтому решила просто, послушаться человека, который ее спас. Она быстро огляделась, ища, куда бы спрятать тетрадь. На глаза ей попались рядами висевшие на стене почтовые ящики, и тут же память услужливо выудила из подсознания кадр из недавно виденного по телевизору детектива: курьер, скрываясь от преследователей, бросает дискету с важной информацией в первый попавшийся почтовый ящик…
Она метнулась к ящикам и, сминая обложку, пропихнула тетрадь в один из них. Туда же отправилась бумажка с телефоном Мещерякова. Валентина едва успела отойти от ящика, когда дверь распахнулась, и в подъезд хлынули омоновцы.
С перепугу ей показалось, что их человек сто, но, успокоившись, она насчитала шестерых во главе с усатым майором.
На смену испугу пришло облегчение — все-таки это были не бритоголовые молодчики, которых она ожидала увидеть. Доверяет им Забродов или нет, но это были не бандиты.
Что делать с тетрадью, это пусть Забродов решает сам. Валентине он казался сотрудником ФСБ или кем-то в этом роде, этаким агентом 007, выполняющим спецзадание: уж очень профессионально он уложил здоровяка Быкова. Так что о существовании тетради она решила пока помолчать — хорош был Забродов или плох, но вмешиваться в дела спецслужб Валентина не имела ни малейшего желания. Пусть разбираются сами — ни Сергею, ни Леночке они уже не помогут.
Единственное, чего ей сейчас по-настоящему хотелось, так это чтобы ее все оставили в покое и дали вволю наплакаться. Как ни странно, убедившись в смерти своих близких, она испытала чуть ли не облегчение — огромный нарыв лопнул, и на смену всепоглощающей тревоге пришло обыкновенное бабье горе, с которым необ-, ходимо было справиться ради Антошки. Теперь ей почему-то стало казаться, что она все выдержит, только бы ее на время оставили в покое.
Покоя, однако, не предвиделось. Усатый майор, без лишних церемоний схватив ее за локоть и профессиональным взглядом мгновенно оценив и верно истолковав разорванную блузку и прокушенную губу, спросил:
— И откуда ты такая?
Сбиваясь и путаясь, она объяснила, откуда она и зачем. Выслушав ее, майор как-то подсох и сделался очень серьезным. От ее внимания не ускользнуло, что, услышав имя Забродова, он слегка вздрогнул и нахмурился — похоже, фамилия ее спасителя была майору знакома.
— В машину, — скомандовал майор своим людям и устремился к лифту.
Один из омоновцев грубо схватил ее за выпущенный майором локоть и потащил на улицу. Перед подъездом стояли два «уазика». Валентина шагнула было к одной из машин, собираясь сесть в салон, но омоновец вполне дружелюбно буркнул: «Не туда», и, открыв заднюю дверцу, подсадил ее в зарешеченную «клетку» для задержанных.
— Эй, — начала было она, но омоновец уже скрылся в подъезде, грохнув дверью. Перед подъездом остался только один омоновец — наверное, тот самый Полищук, которому велено было никого не выпускать. Широко расставив ноги и положив ладони на автомат, он со скучающим видом жевал жвачку, периодически выдувая большие розовые пузыри. Старушки из беседки, невзирая на плохие метеоусловия, покинули свое укрытие и понемногу начали придвигаться поближе к центру событий.
Тут Валентина заметила, что в машине она не одна. На переднем сиденье обнаружился водитель, флегматично уминавший гигантский бутерброд из ржаного хлеба с салом и сырым луком. Валентина легонько тряхнула проволочную сетку, отделявшую ее от салона.
— Послушайте…
Водитель окинул ее равнодушным взглядом через плечо и вернулся к своему бутерброду. Валентина поняла, что разговаривать с ним бесполезно, и тихонечко всплакнула от усталости и унизительности своего положения.
— Плачут, — сказал вдруг водитель, не поворачивая головы. — Натворят делов, а потом плачут.
После этого он снова замолчал и, старательно прицелившись, откусил от своего чудовищного бутерброда большой кусок.
— Хам, — сказала ему Валентина. Водитель не отреагировал: он слышал и не такое.
76 
