Мама укоризненно смотрела на дядю Гогу и была очень рада, что в городе нет цирка и Тошка не ходит смотреть на все эти воздушные безобразия.
Потом дядя Гога рассказал, что два месяца назад Володя сорвался с трапеции и сильно ударился о край сетки. Врачи на целый год запретили ему даже показываться возле манежа.
— Володе прописан свежий воздух, режим, никаких волнений, — сказал дядя Гога. — А он все равно ежедневно ходил в цирк и волновался, потому что три-Костерро-три — это вам не четыре-Костерро-четыре. Что за перекрестный полет над куполом цирка, если ни с кого не стаскивают штанов? А как это сделать без Володи? Ну, как?
— Откуда ж мне знать? — пожала плечами мама. — А почему вы, Володя, Костерро? Почему не просто Кукушкин?
— А! — рассердился дядя Гога. — Что за нелепый вопрос? Цирк требует звучной и лучше всего короткой фамилии. Сама посуди — под куполом: Иванов, Петров, Сидоров и Кукушкин. Куда это годится? Другое дело: сегодня и ежедневно смертельный полет братьев Костерро! Чувствуешь разницу?
Мама не чувствовала.
— Ты слышала о знаменитом Вокаре? — спросил ее дядя Гога. — Высшая школа верховой езды — Евгений Вокар?
Мама не слышала.
— Так вот, настоящая его фамилия — Раков. Но разве это фамилия для высшей школы верховой езды? Он и пишет ее шиворот-навыворот: Во-кар. — Дядя Гога подмигнул Тошке. — Или, к примеру, Топольков. Весь вечер у ковра Антон Топольков! Не звучит. А если Антонио!..
— Гога, прекрати! — Мама стукнула о край стола чайной ложкой. Ей вдруг представился ее сын, ее единственный Тошка, в рыжем, дыбом, парике, разрисованный сурьмой и белилами. Он бежит по манежу, теряя на ходу штаны, а публика хохочет и свистит: «Браво, Антонио!»
А знакомые, которых, конечно, полон цирк, говорят, вздыхая:
— Вы знаете, кто это? Это сын Сергея Петровича, главного бухгалтера порта. Кто бы мог подумать? Такая интеллигентная, симпатичная мать. И отец тоже. А он взял да и пошел в дядю, над которым тяготеет дурная наследственность. — Бис, Антонио!..
— Гога, прекрати! Ну, что ты, право! Володя, берите, пожалуйста, ставридку. Это Тошка наловил.
Володя положил себе маленькую, аккуратно зажаренную в сухарях ставридку, накрыл ее тарелкой и дунул. Потом поднял верхнюю тарелку — ставридки под ней не было. Володя сделал изумленные глаза, нос его пополз вправо, в Тошкину сторону.
— Алямс! — сказал Володя и вынул ставридку из Тошкиного кармана.
«Пятна от орехового масла ужасно плохо сходят», — подумала мама, глядя на Тошкпну парусиновую куртку. Но пятен на ней почему-то не было. Дядя Гога хохотал, Володя невозмутимо ел ставридку, Тошка был полон счастья.
— Так вот, — сказал дядя Гога. — Я предложил Володе отправиться со мной в горы. Там и свежий воздух, и все прочее, предписанное врачами. Должность коллектора — самая лучшая в геологии. До сих пор вспоминаю, как еще студентом я прошлялся в чине коллектора по всем закоулкам и переулкам Кавказа.
— Гога, когда, наконец, ты станешь серьезным человеком?
— Как только защищу диссертацию. Получу степень кандидата наук. Остепенюсь, так сказать. Послушай, сестра моя, пойдем с нами в горы, а? Будешь нам кашу варить с тушенкой.
— Иди лучше на море, раз уж приехал купаться!..
Тошка не любил ходить на пляж. Другое дело — окунуться с волнореза после рыбалки или нырнуть на самое дно, чтобы отцепить зажатое камнями грузило. А просто так лежать на горячей гальке, как на сковородке, или играть в «дурака» на расстеленной газете — ни к чему это.
Но с дядей Гогой и Володей все пошло совсем по-другому.
Это было не обычное, скучное купание. Володя крутил сальто и арабески, хотя врачи строго-настрого запретили ему «крутить», дядя Гога становился на четвереньки, и они показывали, что такое «кульбит через скамеечку», хотя мама ужасно сердилась и говорила, что дядя Гога ведет себя не по возрасту.
Папа, как всегда, не купался. Он тихо сидел в сторонке, накинув на тонкие белые руки мохнатое полотенце. Дядя Гога и Володя подкрались к нему сзади, ухватили за руки и за ноги и потащили в воду. Пага висел покорно и только просил, чтобы с него сняли очки, а то, чего доброго, утонут.
Мама была в своем новом заграничном купальнике. Но удовольствия от этого никакого не испытывала. Она все время оглядывалась по сторонам, видно, боялась, что кто-нибудь из знакомых увидит главного бухгалтера порта в таком несолидном виде.