Тошка бросил на перила свое пальто и, перепрыгивая через лужи, побежал к зеленому дождевику Зайца. И тут показался вал. Тот самый, девятый, до которого все пытался досчитаться Заяц. Вал ударил сразу, словно им выстрелили из пушки. Тошка почувствовал, что ему кто-то-поддал сзади и он несется по воздуху, словно во сне. И самое главное, непонятно, в какую сторону: то ли к бульвару, то ли в открытое море. Мимо носа березовой рощицей пронеслась колоннада, и Тошка шлепнулся на мокрый гравий.
— Держи мое пальто! — отчаянно орал Заяц. Крик доносился откуда-то сзади. Возможно, из открытого моря. — Держи, оно заграничное!..
Тошка, покачиваясь, стал на ноги. Остатки волны с довольным урчанием уползали с пляжа. Цепляясь за балясины, вслед за ними уплывал зеленый дождевик Зайца. Кло догнала его, наступила на рукав.
А где же сам Заяц? Тошка оглянулся и только сейчас увидел мастера морских пари — тот висел на колонне, обхватив ее руками и ногами.
— Слезай! — крикнул ему Тошка, — а то опять накроет.
Новая волна, прорвав мглу, уже нависла над пляжем. Кло убегала от нее, волоча за собой дождевик.
— А твое только рукавами махнуло. — Заяц показал, как взмахнуло рукавами Тошкино пальто. — А потом меня закрутило — и на колонну.
— Значит, махнуло?
— Махнуло…
— А воротник не мяукнул?
— Не… — Заяц вздохнул.
— Нá тебе твой болотный балахончик, — сказала Кло. — Тоже мне, Заяц-филателист с английским уклоном…
Уже дома, возле подъезда, Кло спросила Тошку:
— Чего врать-то будешь? Про то, что мокрый и без пальто?
— А ничего, — постукивая зубами, ответил Тошка. — Не буду ничего врать.
— Ну и правильно, — согласилась Кло…
Вот после этого случая папа и напомнил Тошке, что ему без пяти минут четырнадцать лет, а следовательно, он должен… и так далее, и так далее. А мама долго еще вспоминала, какое было пальто — из чистошерстяного бобрика и совсем еще новое.
Теперь Тошка, как и все остальные, нормальные жители города, ходил в непромокаемом пальтишке, подбитом рыбьим мехом. Добыли его с помощью усатой соседки, той самой, которая не вылезала с Турецкого базара. Из-за этой соседки Тошке еще раз пришлось услышать, что ему уже без пяти минут четырнадцать и он обязан обдумывать не только свои действия, но и слова.
Соседка приходила обычно вечером.
— Здравствуйте, мадам Тополькова, — говорила она подслащенным басом. — Это же разве погода, это же наказание божье. Когда я жила в Одессе, я не знала такой погоды и таких цен на курочек. Вы знаете, почем я брала сегодня курочек? Это же сказать, так просто одна жуть! Сколько раз я твержу себе: эвакуируйся обратно. Или мне плохо жилось в Одессе?
Кончив рассказывать Тошкиной маме о высоких ценах буквально на все, она предлагала ей что-нибудь из своего товара.
— Такой купальник, мадам Тополькова! Только для вас, чтоб мне так жить — какой это купальник!
Купальник и вправду был очень красивый. И Тошке хотелось, чтобы мама купила его себе. Ведь не всегда же будет зима; говорят, здесь уже в марте начинают купаться.
— Хороший купальник, — сказала мама, хотя по законам Турецкого базара покупатель должен был всячески охаивать приглянувшийся ему товар. — Хороший… — Она вздохнула, наверное, вспомнив, что всего лишь две недели тому назад было куплено пальто на рыбьем меху для Тошки, а поэтому купальника уже «не вытянуть».
— Нет, вы примерьте, мадам Тополькова, — настаивала усатая, чувствуя, что покупатель ускользает. — Молодой человек выйдет в другую комнату, и вы увидите, какая это вещь.
В другой комнате сидел папа и листал свои бумаги. Свет лампы из-под зеленого абажура падал на его низко склоненную к столу голову, на аккуратно расчесанные волосы.
— Пап, — сказал Тошка, — а пап?
— Что ты собираешься клянчить? — не поднимая головы, спросил отец.
— Почему клянчить?
— Хороший бухгалтер всегда должен улавливать интонацию просителя. У всех клянчул она одинаковая.
— А ты хороший бухгалтер?
— Так себе, ничего.
— Тогда дай двести пятьдесят рублей.
— Что-о?!
— Двести пятьдесят. Маме на купальник. Заграничный.
— У меня, Антон, нет сейчас денег.
— Есть. Те, что вы отложили на мой день рождения. В коробку от конфет.
— Ты что, подслушиваешь наши разговоры?
— Нет. Вы просто шепчетесь, а когда шепчутся, всегда хорошо слышно