Закрыв лицо руками, он стоял возле перил и покачивался. Он — чужак для этих людей. А значит, путь к ним — и к женщине из их племени — ему заказан.
Но он не мог позволить себе потерять ее.
Резко развернувшись, Логан подбежал к столу, открыл сейф и сгреб всю наличность, имевшуюся у фирмы.
Заперев двери — беда бедой, а безопасность безопасностью, — он подбежал к грузовику, глотнул напоследок свежего ноябрьского воздуха и запрыгнул в кабину.
Он найдет ее во что бы то ни стало, а когда сделает это…
Челюсти Логана сжались, а губы сложились в тонкую линию. Еще раз выругавшись, он повернул ключ зажигания, и грузовик как сумасшедший рванулся вперед.
Мотор гудел на пределе, шины визжали, когда Логан, позабыв про всякие правила дорожной езды и требования безопасности, мчался вперед и только вперед.
Ни о ком, кроме Элиды, не думая, он не заметил голубого «шевроле», который на некотором отдалении следовал за ним всю дорогу от мастерской до дома, откуда Логан, переодевшись, направился в сторону пригорода.
— Проклятье! — Фрэнк Мак-Адам заскрипел зубами от злости, когда сзади засверкали синие огни мигалки, а затем донесся протяжный вой полицейской сирены. Бросив взгляд в зеркальце заднего вида, он выругался еще раз. За ним по пятам шла полицейская машина.
— Только этого еще не хватало! — пробормотал он, сворачивая на обочину шоссе. Посмотрев вперед, он увидел, как преследуемый им грузовик исчезает за поворотом.
Губы у него сжались, а уголки их кисло опустились вниз. Сперва потерять де Леон, а теперь еще и Теннера — поистине это были дни абсолютного невезения.
Покачав головой, он опустил боковое стекло и достал из пластмассовой прозрачной обертки водительское удостоверение.
Элида стояла у озера и отсутствующим взором глядела на темно-голубую воду. Ей нужно было во что бы то ни стало достучаться до сердца и ума человека, сидящего в нескольких шагах от нее на валуне.
Достав из кармана джинсов плоскую гальку, она бросила ее в воду, и камень, сделав несколько прыжков, беззвучно пошел ко дну.
Тишина и покой, подумала она. В природе и в сердце. И она пришла, чтобы нарушить этот покой снова — но уже в последний раз — убедить своих людей сменить место пребывания.
Но тянуть время было больше нельзя. В конце концов, подумала она, я должна объяснить, что этот шаг на благо всех.
Она поглядела на Барни, потом, подойдя к нему, опустилась на землю и положила щеку на его колени. Ей нужно было набраться духа и объяснить старику, что она хочет предложить племени явиться на собрание индейцев из резервации макахов для того, чтобы те определили их судьбу.
У нее были основания бояться реакции Барни. Шесть лет назад она уже обращалась к нему с этой идеей. Барни тогда страшно рассердился и категорически запретил ей даже говорить об этом с другими.
— Я много думала, дедушка, — начала она медленно и приподняла голову.
Барни ласково потрепал ее по голове.
— И о чем же ты хочешь со мной поговорить? — спросил он.
У Барни зуб на зуб не попадал от холода и сырости, но он словно не замечал этого. Когда Элида попросила его отойти с ним в сторонку для разговора, он, несмотря на то, что холод вреден стариковским костям, сразу согласился.
— Забота о вас не в тягость мне, дедушка, и ты знаешь об этом лучше других. Так что не расцени мои мысли как попытку улизнуть от своего долга. — Она помолчала и, убедившись, что Барни внимательно слушает, сказала чуть смелей: — Я подумала, что пора найти более подходящий дом для нашего народа.
Барни улыбался — ласково и чуть насмешливо.
— Нам и здесь не так плохо.
Дело складывалось труднее, чем она полагала. Собравшись с духом, Элида продолжила:
— Мы все только выиграем от того, что предстанем перед глазами собрания племени макахов, дедушка. Я уже наводила справки и узнала, что несколько озеттов уже живут в их резервации. — Она говорила взахлеб, боясь, как бы он ее не остановил.
Но Барни молчал. Долго, очень долго.
— Мне нужно твое благословение, дедушка, — снова заговорила Элида. — Среди вас много слабых и больных, да и другие уже устали вести жизнь кочевников и бродяг. Встань на мое место и выскажи свое суждение: права я или нет?
Барни издал внезапный смешок. Он почти никогда не выказывал свою любовь к ней, но сейчас, склонившись, чуть коснулся ее щеки губами.