10 
Она давно уже знала, что спешить никуда не надо. Ее время вышло, то, что происходит сейчас, это сверх положенной жизни, существование, больше похожее на смерть. Без вкуса, без запаха, без удовольствия, даже без самого желания жить, без любви, без жалости и почти уже без боли. С человеком, который чувствует то же, а если быть точной, ничего не чувствует и также живет сверх того, что ему было отмерено. Или того, что он сам себе отмерил. Единственное, что способно было вызвать в Лидии подобие радости, какой-то всплеск эмоций, – это Машенька.
С Машенькой у нее была особая история, подробности которой знали еще только двое: Кит и Машенькин парень, Левушка. Но оба они предпочитали об этом не распространяться. В деревне же думали, что Машенька близкая (или дальняя) родственница Лидии. И, соответственно, наследница, вот и ездит, имущество сторожит, как бы не уплыло из рук. Жить девчонка здесь, конечно, не станет, скорее всего, продаст участок. Молодым, им деньги всегда нужны. Некоторые даже приценивались, вызывая у Машеньки недоумение.
– Какая цаца! – возмущались в деревне. – Ишь! Порядочную из себя строит! А сама только и думает, как бы тетка поскорее померла! И та недаром все время в черном. Не иначе как больная, к смерти готовится.
Плохие-то мысли у людей всегда бегут поперед хороших. И хотя ни Лидия, ни Кит ничего плохого никому не сделали, в деревне о них говорили плохо. Их жизнь была окутана тайной, они никого не привечали и сами ни к кому в гости не напрашивались. Лидия, в отличие от других женщин, никогда не выходила вечерами на лавочку посидеть у дома с соседкой и обсудить других соседей, а Кит не пил с мужиками, которые то и дело устраивали у кого-нибудь в гараже холостяцкую пирушку, где главными темами для задушевного разговора были машины и женщины. Именно в такой последовательности: сначала, по-трезвому, как поется в песне, самолеты, ну а девушки потом, когда развезет.
У Кита не было машины, а обсуждать с кем бы то ни было свою интимную жизнь с Лидией Ивановной он не собирался. Во всем этом видели злой умысел. Таятся – значит, что-то замышляют. Злые люди, закрытые. Почему-то считается, что добрый человек – тот, у которого душа нараспашку. Хотя самый открытый дом в Выселках был у злостной сплетницы Катьки Ивановой. Вот уж кто людям зла наделал! Скольких Катька поссорила, скольким жизнь испортила! К ней ходили все и изливали ей душу, а Катька потом выносила все сказанное ей по секрету на деревенскую улицу, словно ведро помоев выплескивала. Тем не менее о Катьке говорили хорошо и считали ее бабой доброй. Не жадная ведь, чашку чая всегда предложит, да и в рюмочке не откажет. А вот у Монашки снега зимой не допросишься. Так говорили в деревне, хотя просить никто не пробовал. Не снега, конечно, кому он нужен, снег? Денег взаймы или бутылку водки, магазин-то далеко, а спиртного всегда не хватает, хоть ящик с собой привези. В крайний дом люди с просьбами не ходили.
Впрочем, ни Лидию, ни Кита совершенно не волновало, что именно говорят о них в деревне.
Накрыв на стол, Лидия подошла к окну и, отдернув накрахмаленную занавеску, долго вглядывалась в темноту. Но видела она только снег, который валил не переставая, а слышала лишь вой ветра да неприятный металлический звук, словно огромная кошка со стальными когтями и острыми железными зубами царапала и покусывала крышу, проверяя ее на прочность. Один из железных листов, которыми была покрыта изба, держался плохо. Крышей давно уже никто всерьез не занимался, краска местами облезла, хорошо хоть не текло.
«Надо сказать Коле, – поморщилась Лидия. – Так ведь и будет дребезжать, не уснешь».
Их не было долго, она даже схватилась было за мобильный телефон. Но тут тяжелая дубовая дверь открылась, потянуло холодом, и в кухню ввалились смеющаяся Машенька в отливающем золотом норковом полушубке, ее спутник, тощий веснушчатый парень с большой коробкой в руках, и Кит.
– С днем рождения! – закричала Машенька и кинулась целовать именинницу.
Веснушчатый, поставив на пол коробку, смущенно топтался в дверях, пока Кит не подтолкнул его в спину:
– Чего застыл? Проходи!
Толчок был такой силы, что парень пролетел метра два и уперся в обнимающихся женщин, отчего они невольно сделали два шага назад.
– Тихо ты, медведь! – закричала Лидия.
– Лева! Где подарки?! – накинулась на веснушчатого Машенька.
– Да погоди ты с подарками, – отмахнулась Лидия. – Давайте за стол. Заждались уже. Да и вы небось проголодались. Сколько ехали-то!
10 
