– У Бога дней много, – хохоча, ответил Илларион.
Он был доволен: Пигулевский пришел в норму.
– Вот именно! – задиристо воскликнул старик. – Вот именно, и нечего скалить зубы! Если, к примеру, жители какого-нибудь Лихтенштейна начнут гадить по углам, то уже через месяц там некуда будет ступить, через два Лихтенштейн переименуют в Говенштейн, а через год на его месте вырастет гора экскрементов…
Илларион снова рассмеялся.
– Так уж и гора, – сказал он. – К соседям начнут бегать, вот и все…
– Не начнут, потому что – Европа. Им такое и в голову не придет. Да и соседи не пустят. А у нас земли немеряно, гадь хоть тысячу лет – все равно до конца не загадишь. И соседи нам не указ, потому что нас больше…
– Господь с вами, Марат Иванович, – сказал Илларион. – Что вы такое говорите?
– А что я говорю? – снова вскинулся Пигулевский. – По-твоему, я не прав?
– Прав, конечно, – признал Илларион. – Ты всегда прав, Марат Иванович, кроме тех случаев, когда ошибаешься. Только уж очень образно у тебя это все получается. Даже, кажется, запашком потянуло .
Пигулевский насторожился и принюхался, пугливо поводя во все стороны большим горбатым носом.
– Неужели канализация? – испуганно сказал он. – Ведь совсем же недавно трубы поменял…
Марат Иванович жил в постоянном страхе перед тем, что однажды канализационные или водопроводные трубы прорвутся и зальют его расположенные в подвале запасники, так что Илларион порой не мог удержаться и поддразнивал старика, хотя и понимал, что поступает нехорошо.
– Полно, Марат Иванович, – с раскаянием сказал он. – Я пошутил. Честное слово, больше не буду.
Некоторое время Пигулевский молчал, подозрительно глядя на него слезящимися старческими глазами.
– Негодяй, – сказал он наконец. – Славянский варвар. Подмосковный гунн…
– Да, скифы мы, – со вздохом признался Илларион. – Да, азиаты мы.., с раскосыми и жадными очами…
– Вот именно, – проворчал Пигулевский. – Чаю хочешь?
– Ну если самогона у вас нет, то придется довольствоваться чаем, – сказал Забродов. – Или есть?
– Алкоголик, – вставая, покачал головой Марат Иванович. – И как меня угораздило на старости лет связаться с таким типом?
– Да, – согласился Илларион. – Типичный случай возрастной деградации.
– Тьфу на тебя, – сказал Марат Иванович и пошел заваривать чай.
Пока он колдовал над заварочным чайником, Илларион осторожно придвинул к себе книгу и провел рукой по шероховатому бугристому переплету, а потом бережно открыл его. Тонкий, готовый раскрошиться от неосторожного прикосновения пергамент, выцветшая старославянская вязь писанного от руки текста. Интересно, подумал Илларион, как его звали, этого монаха, который день за днем старательно вырисовывал буквы, слепой и глухой ко всему, кроме Книги? За каменными стенами монастыря с гиком и кошачьими воплями гуляли татары, горели хлеба, и кто знает: может быть, безымянному писцу тоже приходилось, отложив в сторону перо, брать в руки меч?
Чаепитие у Марата Ивановича всегда обставлялось с неторопливой торжественностью, приличествующей важному ритуалу. Чай разливали в редкостной красоты антикварные чашки кузнецовского фарфорового завода, такие тонкие, что просвечивали насквозь. К чаю на этот раз было нежно любимое Илларионом земляничное варенье.
– Красота, – сказал Илларион, поднося чашку к губам и с удовольствием вдыхая терпкий аромат крепкого чая. – Хорошо иметь дело с культурными людьми.., но, увы, не всегда.
– Чем же это тебе не угодили культурные люди? – осведомился Пигулевский. Блаженно прикрыв глаза, он отхлебнул из своей чашки, и сварливым тоном процитировал блаженной памяти господина Шикльгрубера:
– Когда я слышу слово «культура», я вызываю мою полицию.
– Вот-вот, – подхватил Илларион. – Культурные люди жутко неудобны хотя бы тем, что в их присутствии как-то неловко есть земляничное варенье столовой ложкой.
– А ты не стесняйся, мой славный, – окончательно входя в образ рапорт фюрера, провокационным тоном проворковал Пигулевский. – Уполовник тебе принести?
Если вдруг затошнит, у меня есть отличная фарфоровая супница восемнадцатого века. Будет в самый раз.
– Приятного аппетита, – сказал Илларион. – Кстати, я ведь заскочил к тебе по делу.
– Ну разумеется. – Пигулевский открыл глаза. – Как же еще? Все-таки ты варвар. Кто же обсуждает дела за чаем?