Ходу от дома Лопатиных до метро было добрых двадцать пять минут. По дороге Вера Степановна мучительно размышляла над животрепещущей проблемой: что делать с деньгами? В конце концов она решила обменять их на пластиковую кредитную карту – это был шик, о котором еще в начале вчерашнего дня она не могла и мечтать. Она не очень доверяла отечественным банкам, но вчерашнее происшествие со всей ясностью доказало ей, что хранить такие огромные деньги в квартире небезопасно: в конце концов, у грабителя в кармане мог оказаться пистолет… и у того, кто придет за ее деньгами в следующий раз, он обязательно окажется.
С покупкой компьютера она собиралась тянуть до последнего. Муж мог не хватиться денег еще очень долго, и ей не хотелось сокращать этот срок необдуманными покупками. Бояться она его не боялась, но сумма все-таки была не маленькая, а за такие деньги даже такая баба в штанах, какой был ее муженек, могла попытаться свернуть ей шею. Вера Степановна воинственно вздернула голову – пусть попробует! Она посмотрит, чьей шее не поздоровится в первую очередь. А сын… Что ж, он еще ребенок, а дети очень быстро забывают о том, что не маячит у них перед глазами каждую минуту.
Войдя в вагон метро, она устремилась к высмотренному заранее свободному месту в углу и плюхнулась на него, потеснив какого-то плешивого инвалида в соломенной шляпе. Инвалид послушно подвинулся. Вера Степановна утвердилась на сиденье, прижав сумку обеими руками к животу и поставив перед собой сына, чтобы максимально затруднить вагонному вору доступ к деньгам.
Всю дорогу она озиралась по сторонам, подозрительно рассматривая попутчиков. Один из них как нельзя лучше подходил на роль карманника. Длинный, мосластый, коротко остриженный и неимоверно худой тип с состоявшей, казалось, из одних острых костей совершенно бандитской физиономией стоял поодаль, придерживаясь за поручень похожей на конечность скелета рукой, и все время украдкой пялился на мадам Лопатину. Вера Степановна заметила, что с ее места можно наблюдать за этим подозрительным типом, глядя на его отражение в темном оконном стекле. Ее подозрения подтвердились: стоило ей отвернуться, как тип уставился прямо на нее своими глубоко запавшими, как у узника фашизма, глазами. Этот человек на вид был пострашнее десятка Лопатиных, вместе взятых, и Вера Степановна почувствовала себя напуганной всерьез. Ей вспомнился фрагмент какого-то древнего, еще доперестроечных времен детектива, в котором пожилой, но очень симпатичный следователь втолковывал молоденькой свидетельнице, что людям, у которых украли наворованное, некуда даже пожаловаться, и потому они вынуждены жить в постоянном страхе. Умом Вера Степановна понимала это всегда, но теперь это понимание ледяным ножом вошло в самую душу, доставая до кишок и даже глубже…
Жить в страхе она не привыкла и потому резко развернулась, с вызовом посмотрев подозрительному типу прямо в глаза. Подозрительный нехорошо осклабился, устрашающе сверкнув двумя рядами стальных зубов, и отвернулся с таким видом, словно знать ничего не знает и знать не желает. «Зарежет, – подумала Вера Степановна. – Надо будет – зарежет и глазом не моргнет.»
Ее испуг усилился до неимоверных пределов, когда, выйдя из метро, она увидела человека с железными зубами позади себя. Он шел в одном с ней направлении, держась метрах в десяти от нее, и раскуривал сигарету, с самым беспечным видом считая ворон. Отпрыск с недовольным видом волочился рядом с ней, оттягивая руку, за которую был вынужден держаться, как какой-то мертвый груз: поскольку торопились они явно не за компьютером, он не хотел утруждать себя спешкой.
Мадам Лопатина широко шагала по людной улице и, несмотря на жару, обливалась холодным потом, боясь обернуться. Она видела достаточно кровавых фильмов и слышала от мужа и приятельниц массу страшных историй, многие из которых сейчас всплывали в ее памяти, как дохлые рыбы из черной глубины отравленного пруда.
Она хорошо знала цену кажущейся безопасности, которую щедро сулили ей солнечный день и переполненные народом тротуары. На то, чтобы пырнуть человека ножом, много времени не требуется, а на то, чтобы вырвать из холодеющей руки сумку с деньгами и нырнуть в толпу, его нужно еще меньше. Когда ощущение направленного под левую лопатку голубоватого сточенного лезвия сделалось нестерпимым, она собрала в кулак все свое мужество и обернулась.
И, конечно же, позади никого не оказалось. То есть, улица, конечно, по-прежнему была полна народа, но вот долговязый тип с волчьей лагерной физиономией исчез, словно его и не было. На мгновение ей показалось, что в отдалении тускло сверкнула нержавеющей сталью его пугающая улыбка, но в следующий миг оказалось, что это блеснул облупившимся хромом бампер проезжавшего мимо микроавтобуса. Ржавые потеки, протянувшиеся от круглых, как расширенные от удивления глаза, фар к бамперу, напоминали слезы, и со стороны казалось, что машина плачет, умоляя поскорее отправить ее на свалку.