Особенно,... 
79 
По зеленому полю бестолково, как мошкара над дорогой, мельтешили футболисты, но он их не видел. Вместо них по экрану неторопливо ползли строчки и фотографии: скупые фразы служебных характеристик, сухие цифры платежных ведомостей, газетные вырезки, где в грудах словесного гарнира прятались редкие, как жемчужины, фрикадельки фактов, восхитительные по своей безграмотности выдержки из ментовских протоколов и уголовных дел, которые так никогда и не были закрыты, стенограммы магнитофонных записей, какие-то схемы…
Это было досье, которое генерал Потапчук вел на своего агента по кличке Слепой.
Малахов с грустью подумал, что генерал перехитрил сам себя: Слепой был настолько засекречен, что после смерти Потапчука не осталось никого, кто знал бы о его порученце или хотя бы о существовании этой дискеты. Потому-то она и уцелела, потому и попала в руки неизвестного доброхота-романтика… Полковник поймал себя на том, что уже между делом прикидывает, как бы ему вычислить этого доброхота и отплатить ему «презлым за предобрейшее». Какой-нибудь сморчок из технического отдела, морщась, подумал он. С идеалами. В чем эти его идеалы заключаются, он, пожалуй, и сам не знает, но хочет, чтобы все было «по-честному». Пастухом ему быть. С дудочкой. Сидеть на пригорке и после банки бормотухи толкать коровам речи про идеалы добра и справедливости.
Да бог с ним, подумал он, снова наполняя рюмку, с этим идеалистом. На хрена он мне сдался? За дискетку спасибо. Дело Потапчука и иже с ним можно закрывать.., точнее, не закрывать, а спокойно класть под сукно. Закрывать дело – значит рассекречивать Слепого, который то ли помер, то ли нет, но по простейшей логике вещей просто обязан был помереть после последнего задания. То, что как раз в это время был убит Потапчук, говорит только о том, что генерал спустил на своего агента собак, а тот, узнав об этом, обиделся на хозяина… Да нет, решил полковник, когда на кого-то спускают наших собак, это почти стопроцентный верняк. Можно побегать и даже успеть завалить кого-нибудь из псарей, но конец всегда один…
А жаль, подумал он. Какой был агент! Мне бы такого.
Надо позвонить Федотову, решил он. Плевать, что он генерал, плевать, что из ГРУ, теперь я знаю, как с ним разговаривать. Он был рядом с Потапчуком в момент убийства на Воробьевых горах. Что они там обсуждали? Уж не проблему ли, связанную с тем, что Слепой вышел из-под контроля? Уж не помощи ли просил генерал Потапчук у генерала Федотова? Не хочет отвечать – пусть не отвечает.
Пусть скажет только, жив Слепой или его все-таки достали?
Он покосился на дискету. Дискета с самым невинным видом лежала на краешке журнального столика, он специально отложил ее в сторонку, так, чтобы и под рукой была, и чтобы случайно не залить, к примеру, водкой. Он хмыкнул, вообразив себе такой примерно диалог: «Не бьет дискетка-то, товарищ полковник!» – «То есть как это – не бьет? Почему?» – «А к ней, товарищ полковник, кусок какой-то колбасы прилип. Салями, кажется.» Н-да…
Все-таки он не удержался. Время было еще детское – половина одиннадцатого. Малахов встал, открыл кейс, выкопал из него записную книжку и отыскал номер генерала Федотова. Собственно, номеров было три: служебный, домашний и мобильного телефона. Поколебавшись несколько секунд, Малахов решил, что звонить следует на мобильник.
Федотов ответил почти сразу, из чего следовало, что он не спит и вряд ли сидит дома, наслаждаясь футболом. Малахов представился, напомнив генералу, кто он такой и по какому поводу беспокоит его в столь позднее время, присовокупив приличествующие случаю извинения.
– Брось, брось, полковник, – пробасил в трубку Федотов. Голос у него был самый что ни на есть благодушный, но Малахов уже выбрел из потемок, и теперь деланное благодушие собеседника не могло обмануть его, как прежде. – Какое там еще время?
Не знаю, как у тебя, а у меня рабочий день в разгаре. Ну, что у тебя нового по этому делу?
– Да есть кое-какие новости, товарищ генерал, – осторожно сказал Малахов. – Хотелось бы проконсультироваться. Имя Слепой вам что-нибудь говорит?
– Странная фамилия, – сказал генерал после некоторой паузы.
– Да? – переспросил Малахов.
– Завтра, – сказал генерал. – На Ваганьковском, у главного входа.
Они шли по аллее, не глядя на памятники, обступавшие их со всех сторон, словно мертвецы, собравшиеся послушать, о чем говорят живые.
– Я не понимаю, зачем Сарычев пристает к тебе с этим делом, – ворчливо говорил генерал, время от времени пиная попадавшие под ноги камешки. – Скорее всего он просто не в курсе. Ты тоже не в курсе, да тебе и не надо.., пока. А ему надо – в назидание.
79 
