Особенно,... 
72 
– Что-то у них там не заладилось, кого-то не того он замочил… Сошел с катушек, словом. Оно и неудивительно при такой-то работе™ В общем, хозяин велел его убрать.
Она принялась за его ноги: волосатые, мускулистые, с толстыми, как у лыжника или конькобежца, икрами, и он снова повернулся, становясь так, чтобы ей было удобно. Она обработала мочалкой оба его бедра и, дойдя до предмета его особой гордости, задержалась там – пожалуй, гораздо дольше, чем это было необходимо для мытья. Он издал непроизвольный вздох удовольствия, но тут же спохватился и попытался оттолкнуть ее.
– Эй, ты что это? Нашла время…
– Говори, говори, – откликнулась она, становясь-таки на колени. – Я слушаю, не волнуйся.
Он махнул рукой (что с нее возьмешь!) и, стоя под теплым дождиком, лившимся из никелированной воронки душа, продолжал:
– К тому времени, как я понял, он свихнулся окончательно, настолько, что замочил своего хозяина и вообще устроил в Москве черт знает что…
Помнишь, недавно у нашего Лесных убили шефа?
Ну вот…
– Он? – на секунду прервав свое занятие, спросила Мария.
– Он, он… В общем, его все-таки выследили и убрали. Как он остался жив, не знаю. Он этого и сам не знает, видно, был без сознания, ничего не соображал… Но память ему отшибло начисто. Я насилу докопался.
– И что теперь? – спросила женщина, поднимая к нему лицо с ярко-красными от прилившей к ним крови губами.
– Теперь? Теперь полезай сюда, я тебе спинку потру… Теперь надо решать, – продолжал он, когда Мария, стащив с себя намокшее белье, забралась под душ и, повернувшись к нему спиной, наклонилась, упираясь ладонями в стену. – Память я ему заблокировал… Подай-ка мыло… Теперь без посторонней помощи он ничего не вспомнит.
– А мог бы? – спросила она, по-кошачьи выгибая спину.
– Мог бы… Я ему сделал постгипнотическое внушение, он теперь мой со всеми потрохами. Думаю, смогу использовать его по прямому назначению. На первое время думаю приставить к нему тебя.
– В каком смысле? – насторожилась она.
– Не напрягайся, не напрягайся. Знаешь ведь – не люблю… Во всех смыслах. Поживешь с ним, присмотришься… В общем, проконтролируешь.
– И ночью?
– Особенно ночью. Он по старой привычке может опять начать высматривать и вынюхивать.
Для всех будет лучше, если его кто-нибудь станет по ночам приголубливать…
– Это отставка? – спросила она. Спросила покорно и обреченно, явно не собираясь спорить, просто не удержалась, не смогла скрыть огорчения.
Ему даже стало ее жаль – совсем чуть-чуть.
– О чем ты говоришь? – воскликнул он. – Какая отставка? Где я такую найду?
– Тогда почему я? – спросила она. – Почему не Светка или эта рыжая шалава?
– Потому что они девчонки, – ответил он, снова принимаясь водить ладонями по ее скользкой от мыла спине. – Соплячки с куриными мозгами. Перерезать ему глотку они сумеют, а вот определить момент, когда это нужно сделать, – вряд ли, вряд ли… Это можем только мы с тобой. Это не отставка, а повышение, понимаешь? И потом, не думаешь же ты, что я смогу подолгу без тебя обходиться? Ну, расслабься, расслабься…
Она расслабилась, смирившись и уже начиная получать от этого свойственный послушным и верным рабам кайф, и тогда он легко, как бы между делом, толчком погрузился в ее тепло, а через минуту две оставшиеся под балдахином женщины – блондинка и рыжеволосая, прервав свои гимнастические экзерсисы, с легкой завистью прислушивались к доносившимся из ванной хриплым крикам удовольствия.
* * *
Улица носила поражавшее своей оригинальностью название Шестая Парковая и представляла собой неширокий проезд между двумя рядами хрущевских пятиэтажек, летом полутемный от буйно разросшейся на газонах и в палисадниках зелени.
Это было уютное, давным-давно обжитое место, вдобавок ко всему очень удачно расположенное: в конце ее располагалась станция метро. Линия метро в этом месте выходила на поверхность и некоторое время шла поверху мимо казавшегося при взгляде из вагона непролазно густым Измайловского парка.
Ирине нравилась эта улица и нравился парк – настолько, насколько ей вообще могло что-то нравиться сейчас.
Немного легче становилось, когда приходил Илларион. Он появлялся ежедневно, словно управляемый тем же извечным механизмом, который заставлял день сменять ночь и посылал весну на смену зиме и осень на смену лету. Возвращаясь с работы, она привычно искала на платформе метро его невысокую ладную фигуру и всегда находила. Немного смущенно улыбаясь, он шел навстречу с неизменным букетом в руке.
72 
