Особенно,... 
55 
За первым ящиком последовал второй, за вторым – третий. Глеб уже подумал было, что Аркадий со товарищи готовится к третьей мировой, но тут содержимое багажника иссякло, и внезапно выступивший из темноты третий мужчина хозяйским жестом захлопнул крышку.
Пока Аркадий и его подручный перетаскивали ящики в котельную, Глеб успел хорошо рассмотреть водителя «Жигулей». Это был мужчина примерно одного с ним возраста или чуть постарше. Точнее определить было трудно из-за низко надвинутой на лоб кепки, из-под которой виднелись только поблескивавшие в лунном свете линзы очков. Одет он был в линялые джинсы и удлиненную кожаную куртку, Глебу показалось, что она турецкая. В движениях этого человека чувствовалась непринужденная грация большого и сильного животного: льва или тигра, например, а сигарету он держал по-солдатски, огоньком в ладонь. Сигарета была зажата в пальцах левой руки, в то время как правую мужчина на протяжении всей разгрузки держал за отворотом куртки.
"Ого, – подумал Глеб, оценивающе разглядывая этого человека. – Вот это птица. Интересно, что будет, если сейчас высунуться из кустов и сказать ему:
«Бу!»? Пуля между глаз, вот что будет", – ответил он на свой вопрос и стал смотреть дальше.
Собственно, смотреть было уже не на что. Через несколько минут Аркадий и его помощник вышли из котельной, отряхивая ладони, помощник боком влез в машину, человек в кепке сел за руль, и «Жигули» уехали. Проводив машину взглядом, Аркадий вернулся в котельную, закрыл за собой дверь и не выходил из нее до самого утра.
* * *
Он снова видел сон про снег.
Во сне им владело чувство обреченности – не по поводу того, что должно было вот-вот произойти с ним в этой наполненной бешено несущимся навстречу снегом темноте, а по поводу самого сна. Теперь он точно знал, что спит и видит сон, и знал также, что не избавится от этого кошмара, пока не вспомнит все – каждый день, каждое слово, каждый выстрел и каждый шаг. Во сне снова была боль, и слепящие удары: в голову, в корпус, снова в голову, и его ответные выпады, и горькое разочарование… Кто-то там, во сне, проделал с ним грязную штуку, как-то обманул его и.., ну да, убил. Или почти убил, что, в сущности, одно и то же. Так или иначе, он перестал существовать в прежнем качестве, превратившись в истопника Федора Бесфамильного, у которого не было ничего своего – ни дома, ни одежды, ни памяти. Даже нижнее белье на нем больничное, запачканное расплывчатыми черными штампами с неразборчивыми надписями… Даже во сне он испытал приступ острого, до тошноты, отвращения к своему нынешнему положению и тяжело застонал от обиды, не сдерживая себя, потому что знал, что спит.
На лоб ему легла узкая прохладная ладонь, и он легко открыл глаза, словно и не спал вовсе, а притворялся, стремительным и точным движением поймав чужую руку за запястье и сдавив ее в стальных тисках своей ладони. Склонившийся над ним человек тихо охнул от боли. Глеб понял, что зажатое в его ладони запястье чересчур тонкое для того, чтобы принадлежать наемному убийце, и проснулся окончательно.
Над его изголовьем стояла старшая медсестра Андреевна. В комнате было уже почти совсем светло. Он прикинул, что сейчас что-то около половины шестого утра. В сереньком утреннем свете было видно, что лицо у Андреевны белое, а нижняя губа закушена, словно от боли.
«Да уж, – подумал Глеб, – словно», – и разжал руку.
– Ox, – сказала Андреевна, растирая онемевшее запястье, на котором отчетливо белели отпечатки Глебовых пальцев, – ну и хватка. Хорошо, что не за горло. Рефлексы у тебя, как у черепашки-ниндзя.
– Извиняюсь, – сказал Глеб, садясь. – Что случилось?
– Это я извиняюсь, – покачала головой Андреевна и снова улыбнулась, на этот раз немного смущенно, сразу заставив Глеба вспомнить, что на нем нет ничего, кроме мятых сатиновых трусов принятого в армии образца. – Не хотелось тебя будить, но у меня там такая авария…
– Какая авария? – спросил Глеб, очумело тряся головой и натягивая простыню повыше. Он никак не мог проснуться до конца и сообразить, чего от него хотят.
– Мне так неудобно, – опять виновато улыбнувшись, сказала Андреевна. – Но у нас в ординаторской сорвало кран, вода хлещет, просто не знаю, что делать-.
– Черт, – растирая ладонями щеки, сказал Глеб. – Извините, я сейчас. Да вы присядьте, что вы стоите…
Андреевна присела на табурет и стала деликатно смотреть в окно, пока Глеб, путаясь в штанинах и бормоча в их адрес невнятные проклятия, натягивал брюки.
55 
