И почти год Олег маялся без работы, время от времени перебивался репетиторством, готовя всевозможных бездарей для поступления в вузы. Он был химик и биолог, читал на пяти языках. В течение полугода освоил компьютер и научился работать на нем так, что один мог заменить двадцать высококвалифицированных программистов. Потеряв такого человека – Бархатков это понимал, – все их тайное производство лишится очень важного звена, лишится своего мозга и двигателя. Все последние разработки были сделаны именно Олегом Пескаренко, тридцатишестилетним ученым в расцвете сил.
– Олег, может, тебе надо отдохнуть? Не два дня, а неделю или даже месяц?
– Я не знаю, Станислав Семенович, – пожал худыми плечами Олег Пескаренко, – я просто хочу все бросить.
– Разве тебе не интересно работать?
– Уже не интересно. Поначалу было занятно, а сейчас, когда все поставлено, мне нечего делать.
– Займись какой-нибудь проблемой. Мы тебе мешать не будем.
– Где? В этом засраном доме? Да тут нет и половины тех приборов, которые мне нужны.
– Приборы можно купить. Только скажи, какие – и их тут же привезут.
– Что, можно перевезти весь наш институт? Все лаборатории, компьютеры?
– Нет, конечно, – усмехнулся Бархатков, – но кое-что из необходимого тебе будет доставлено и смонтировано.
– Нет, я не хочу. Ведь все, что я ни сделаю', тут же используется на какие-то гадкие цели.
Охранники переглянулись и стали прислушиваться к разговору ученых. Савельев строго-настрого их предупредил, чтобы они слушали все, о чем те говорят. Слушали и запоминали, а затем докладывали ему.
Но до сих пор разговоры были обычными. И то, что Пескаренко спорил с Бархатковым – это тоже было обычным. Охранники знали, что Олег Пескаренко по складу своего характера очень скандальный человек и даже там, на объекте, как они его все называли, Пескаренко часто кричал и спорил, требуя то одно, то другое, возмущаясь качеством реактивов или несовершенством приборов.
Бархатков слушал и смотрел на своего ученика с пониманием. Он сам не обладал таким талантом, как Олег, не обладал даже десятой долей его одаренности.
А Кормухин, дремавший на заднем сиденье, вообще никогда не вникал в споры. Он был одиноким человеком: с семьей он расстался. Он жил один в большой трехкомнатной квартире, купленной для него Савельевым. Конечно, Кормухин уже тысячу раз отработал свою квартиру, но Савельев время от времени напоминал ученому, который занимался технологией производства наркотиков, о том, что тот обязан ему если не всем, то значительной частью своей удачливо сложившейся после развода жизнью.
Кормухин неожиданно вздрогнул и покачал лысеющей головой.
– Вы чего базарите, коллеги? – обратился он к Станиславу Семеновичу и Олегу.
– Павел, спишь – и спи. Продолжай, – кивнул Кормухину Бархатков.
– Нет, я хочу понять, что здесь происходит, из-за чего вы завелись и не даете мне поспать.
– Да ничего мы не завелись, просто разговариваем.
– А чего у вас такие лица, словно вы хотите броситься один на другого, как цепные псы?
– Да помолчи ты! – одернул своего подчиненного Станислав Семенович и вновь полез в карман за портсигаром.
– Дай закурить, – попросил Кормухин.
Щелкнула зажигалка, осветив землистое с глубоко впавшими глазами лицо Павла Иннокентьевича.
– Выглядишь ты, Павел, хреново, – сказал Станислав Семенович.
– Да я и сам знаю. Что-то желудок в последнее время барахлит.
– А ты поменьше употребляв коньяк, тогда и желудок будет в порядке.
– А что мне еще остается делать? – с философской задумчивостью заметил Кормухин. – Ведь у меня ни жены, ни детей, ни любовницы.
– Так заведи себе любовницу. Денег-то у тебя хватит на самую шикарную бабу, – рассмеялся Олег Пескаренко.
– Молчал бы ты, мальчишка.
Кормухин был лет на восемь старше Олега и поэтому иногда позволял себе немного пренебрежительный тон в разговоре с Пескаренко. Но этот пренебрежительный тон был только в приватных разговорах, в тех разговорах, которые не касались проблем науки. Когда же речь шла о химии, Кормухин слушал с расширенными от восхищения глазами и заискивающе улыбался Олегу Пескаренко, а затем подходил к Станиславу Семеновичу Бархаткову, крепко сжимал его локоть и шептал на ухо:
– Что здесь делает Олег? Я не пойму. Ведь он гений, светлая голова!
– Работает, работает, – как правило, отвечал Бархатков и улыбался, чуть презрительно и в то же время радостно.