Особенно,... 
57 
Полковник снова заговорил, как только за ним захлопнулась дверь забродовской квартиры.
— Не понимаю, Илларион, — сказал он, вслед за хозяином проходя в гостиную и садясь в кресло — как всегда, именно в то, которое предпочитал сам Забродов, — что тебя смущает? Ну и что с того, что он застукает нас у себя дома? Ты что, боишься его?
Забродов скептически посмотрел на приятеля, немного подумал, решая, очевидно, прогнать полковника из своего любимого кресла или оставить все как есть, плюхнулся на диван и сразу же расплылся по сиденью в совершенно немыслимой позе, наводившей на мысль о том, что у него переломаны все до единой кости.
— Боюсь? — переспросил он. — Да, пожалуй, боюсь. Я боюсь себя и в особенности тебя, полковник. Мы с тобой слишком рьяно взялись за этого парня. Как бы не увлечься… У меня нет ни малейшего желания отправлять его на тот свет.
— Ты же сам сказал, что его угроза ввести данные в Интернет, скорее всего, ничего не стоит.
— Гм, — сказал Илларион. — Ну, полковник… Честно говоря, я даже не знаю, как реагировать… А что, кроме этой угрозы, тебя больше ничто не останавливает?
Мещеряков бросил на него свирепый взгляд, схватил со стола метательный нож и, чтобы успокоиться, принялся вертеть его в руках.
— Отлично, — сказал он. — Вот все и прояснилось. Маньяк-убийца выявлен. Спецслужбы опять демонстрируют общественности свой звериный облик… Общественность в ужасе заламывает руки и взывает к идеалам добра, справедливости и гуманизма… а в особенности — к идеалам законности и правопорядка.
— Обожаю, когда ты злишься, — заметил Забродов. — В тебе тогда просыпается чувство юмора. Хиленькое, конечно, но это все-таки лучше, чем совсем ничего.
— Пропади ты пропадом! — в сердцах воскликнул Мещеряков и, не вставая из кресла, совсем как Забродов, с силой метнул нож, целясь в центр укрепленного на противоположной стене липового спила.
Нож стремительно пересек комнату и с глухим стуком ударился рукояткой о нижний край мишени. Забродов молниеносно пригнулся, и отскочивший нож серебряной рыбкой блеснул в воздухе прямо у него над головой. Дзынькнув, раскололся и рассыпался на мелкие черепки грязноватый глиняный кувшин, стоявший на книжной полке.
— Хорезм, — разгибаясь, проинформировал Илларион, — одиннадцатый век… Пигулевский мне за него много чего предлагал, а я, дурак, не отдал. Хороший был кувшин. Красивый.
— Не вижу в нем никакой особенной красоты, — пробормотал слегка сконфуженный Мещеряков.
— Теперь, конечно, да, — согласился Илларион. — Какая может быть красота в горсти мусора? Торопишься, Андрей. Пользуешься силой там, где нужны умение и тонкий расчет.
— Просто давно не практиковался, — сказал Мещеряков.
— Да я не о ноже, — отмахнулся Илларион, — я об этом вашем компьютерщике. Понимаешь, если он действительно окажется серьезным негодяем, превратить его в груду черепков всегда успеется. А если нет? Он ведь, насколько я понял, еще довольно молод, и за компьютерами своими света белого не видит, как и все эти виртуальные гении. А тут такая задачка: залезть в компьютерную сеть ГРУ, порыться там и уйти безнаказанным… На такое способен далеко не каждый, а он вот справился. Да для него же это подвиг, игра, а ты предлагаешь мне кокнуть этого мальчишку и спокойно отправляться пить коньяк. Заметь, срок, который он назначил Аверкину для того, чтобы собрать сто тысяч, истекает как раз сегодня… точнее, уже истек, если вести отсчет со времени его звонка Николаю. А шантажиста нашего все нет и нет… Или я чего-то не знаю?
— Все верно, — проворчал полковник. — Он больше не звонил. Именно это меня больше всего и беспокоит Что, если он нашел покупателя побогаче?
Илларион задумчиво почесал переносицу, поерзал на диване и вдруг улегся, задрав ноги на подлокотник и уставившись в потолок.
— Вряд ли, — сказал он. — Ты сам подумай, Андрей. Для западных спецслужб эта информация никакого интереса не представляет, они и так знают, где и при каких обстоятельствах мы вступали с ними в силовой контакт. А уж на то, что там присутствовал какой-то Аверкин, им и вовсе наплевать. Остается пресса, причем далеко не вся, а лишь та, которая пожелтее. Не спорю, материальчик может выйти скандальный, но подумай сам: какая газета отвалит за эту информацию сто тысяч? Сто долларов — это да, это я понимаю… Ну, двести, триста… ну, пусть тысячу. Да нет, ерунда, никто ему за эту информацию тысячу не даст. А он точно не звонил Аверкину?
57 
