Особенно,... 
62 
Суеты на палубе не было. Игнатий сам стоял за штурвалом, двое моряков возились с чем-то у канатного ящика, Иван-моторист смазывал уключины у висящей шлюпки, самый молодой из матросов, отзывавшийся, как я вчера заметил, на имя Федька, рыжий, конопатый и круглоголовый, с едва пробивающейся редкой бородой, сидел с банкой белой краски в руках возле рубки, аккуратно нанося неизвестно какой уже по счету слой на ее стену. Из камбуза слышался звон кастрюль, а из трубы над ним несло запахами кухни.
Вера тоже не спала, и сейчас стояла на самом носу судна, держась за ванты и глядя куда-то вдаль, и ветер трепал две черные ленточки на ее новой соломенной шляпе. Я подошел сзади, спросил:
– А что меня не разбудили? Не многовато ли чести?
– Я попросила, чтобы не будили, а то ты ни одной ночи не спал толком, – сказала она, обернувшись, а затем спросила: – Красиво, правда?
Шхуна с наполненными попутным ветром парусами шлам по широкому проливу между двумя большими островами. Остров справа был покрыт лесом, в сплошной зеленой стене которого были видны следы вырубок, а тот что слева, холмистый и зеленый, поднимался от воды пологими террасами, и если приглядеться, то можно было увидеть стада коров, пасущихся на зеленой траве. Картина и вправду поражала своей яркостью и какой-то праздничностью – яркая вода с искрами солнца в мелкой волне, сочная зелень, ярко-голубое безоблачное небо, белые паруса – действительно красота. Тишина и покой – парусник не пароход, лишь плеск из-под форштевня слышится.
– Верно, красиво, – согласился я. – А что за острова?
– Тот что справа – Зеленый, а слева – Пастуший, – пояснила она. – На Зеленом плантации какао, а на Пастушьем… ты сам видишь, там скот разводят.
– Большой остров должен быть. – немного удивился я.
– Самый большой, на день пути, – подтвердила Вера. – Не меньше двух тысяч человек на нем живет.
– Помню… по карте помню. Это мы часа три уже идем?
– Примерно. – подтвердила она. – Зато выспался наконец, чего расстраиваешься? У тебя на борту все равно постоянных дел нет, мы с тобой пассажирами.
– А сколько ходу?
– Три дня, примерно, как ветер будет. Тут лучше у Игнатия спрашивать.
Острова с обеих сторон понемногу расступались, впереди виднелись другие, поменьше, а вообще чистого горизонта в этих местах не было совсем. Куда ни глянь – везде островок виднеется, или два. Или три.
– А острова здесь все заселены? – спросил я у Веры.
– Нет, только самые большие, где пресная вода есть. Кому надо жить там, куда воду возить приходится? Бывают лагеря рыбаков, например, или охотников на морского зверя. Контрабандисты товар прячут иногда.
– А что за контрабанда у вас? – заинтересовался я. – Вроде же других народов в этих краях нет, что за пошлины?
– Нельзя с неграми торговать иначе чем через Новую Факторию, – сказала она. – Еще нельзя серебро добывать самостоятельно, а только на казенном руднике. И сдавать его надо в Новую Факторию. С неграми торговать не всем можно, а лишь по реестру. Вот и контрабанда.
– Турки или свои?
– И свои, и турки, – ответила она. – С турками вообще сложно, они и ружья племенам продают, рабов нелегально вывозят, серебро на малых шахтах добывают тайно, и в слитках отправляют. Много что делают.
Кивнув, я отправился к крану с водой, где и занялся своим утренним туалетом. Игнатий из рубки кивнул мне приветливо, проходивший боцман тоже поздоровался, а я, набрав воды в миску, отправился к борту, где и пристроился с бритвой и зеркалом, скоблить щетину со щек и ровнять еще непривычную самому круглую бородку. Никогда поросль на морде не отпускал, а тут сподобился, надо привыкать.
Сняв шляпу, отложил в сторону, провел рукой по волосам. Не успел обриться наголо в городе. хоть и собирался. А стричься здесь надо будет почаще, чтобы свой ежик в полноценную шевелюру не превращать. Когда ты постоянно в головном уборе, это очень напрягает. Мы вот не понимаем, зачем нужны щетки для волос, а в тридцатых и до этого ими все мужчины пользовались – снимали сало и остатки бриолина с волос, потому что под постоянно надетой шляпой все это черт знает во что превращалось.
– Судно на левом траверзе! – крикнул вахтенный.
Я на левом борту и сидел, так что присмотрелся. Точно – вдалеке из-за края пастушьего острова показалась едва заметная точка какого-то судна. Я увидел, как Игнатий взял большой бинокль, приложил к глазам, долго всматривался. А я прислушивался к тому, что он скажет. Подошла Вера с бака, встала у рубки. Затем шкипер отложил свою оптику и сказал:
62 
