Особенно,... 
50 
Его слова прозвучали с шокирующей ясностью. Никакой трагедии или надрыва. За словами «последняя ночь» застыла вечность. Ни прошлого, ни будущего — только эта вечная последняя ночь. Их ночь.
Синтия судорожно вздохнула и закрыла глаза.
— Тогда люби меня, Махеш. Люби меня… — прошептала она.
Он притянул ее к себе за плечи, прижал и нежно поцеловал.
— Я хочу подарить тебе все, что у меня есть, отдать все, что могу отдать: благодарность своего сердца, огонь своего тела, — прошептал он и вдруг подхватил ее на руки.
Синтия обхватила руками его шею, прижалась к груди. Его тело пылало.
— И я хочу этого, Махеш. Это все, что у нас с тобой есть, — ответила она, вдыхая его запах, предвкушая невообразимое наслаждение.
Неся ее на руках, он поднялся, по лестнице, дошел до двери своей спальни и толкнул ногой дверь. У кровати поставил Синтию на пол.
Она стояла, чувствуя, как его чуткие пальцы расстегивают пуговицы рубашки на ее груди. Потом, очень бережно, он снял рубашку с ее плеч.
— О Боже, как ты красива… Я так мечтал увидеть тебя обнаженной. — Он оглядел ее плечи и грудь, скрытую под лифчиком.
— Ты видел… На озере…
— Не всю… Я хочу видеть тебя всю. Целовать тебя всю. Любить тебя всю.
Его пальцы опустились на пуговицу ее брюк, ловко расстегнули ее, потом потянули за язычок молнии. Брюки легко соскользнули с бедер и упали на пол. Синтию охватила дрожь. Она прикрыла глаза, ожидая его дальнейших прикосновений. С такой же легкостью его проворные пальцы справились и с застежкой лифчика. Поддев пальцами бретельки, он аккуратно снял с нее лифчик, и ее полные груди колыхнулись, освободившись из плена.
— Ты сводишь меня с ума, — прошептал он, и Синтия почувствовала, как его дыхание коснулось ее щеки.
На губах на миг вспыхнул короткий дразнящий поцелуй. Другой, более нежный, коснулся шеи, перепорхнул на плечо, а с плеча — на грудь. Она вздрогнула от неожиданности и затаила дыхание. Но когда он принялся нежно целовать ее грудь, по очереди играя языком с сосками и одновременно снимая с нее трусики, она тихонько застонала.
— Милая моя, любимая… Я так хотел этого. Так жаждал. Так ждал.
Синтия обхватила ладонями его голову, зарылась пальцами в волосы.
— О, Махеш…
Он встал на колени и стал целовать ее живот, потом — ниже, и от каждого прикосновения его губ она мучительно и сладко вздрагивала. Волны блаженства раскатывались по всему телу, разжигали желание. Ее грудь часто вздымалась, и из нее вырывались протяжные, страстные стоны.
Обессилевшую, изнемогающую от желания, он поднял ее на руки и уложил на кровать. Словно сквозь туман, она видела, как яростно он срывает с себя одежду и швыряет на пол. Но для нее все это тянулось бесконечно долго. В какой-то миг ей показалось, что она сейчас умрет, не дождавшись его.
— Не оставляй меня, Махеш… Прошу тебя… Ее молящего голоса и вида распростертого на кровати обнаженного тела было достаточно, чтобы последние мысли, оставшиеся в голове Махеша, растворились в лаве страсти, растекающейся по его телу.
Синтия видела, как он приблизился к кровати, — смуглое, обнаженное, великолепное тело склонилось над ней. Потом она только чувствовала, как он опустил локти у ее плеч, обхватил ладонями голову, поцеловал закрытые веки. Жар ее тела смешался с его жаром. Она обвила руками его торс, прогнулась, подняла бедра, потянулась к нему… И приняла его в себя. Пронзительное блаженство переполнило ее. Она успела коротко вскрикнуть, но его губы тут же обхватили ее рот.
Позже, все еще разгоряченные и обессилевшие от наслаждений, они лежали в объятиях друг друга, боясь даже на секунду разжать их.
— Спасибо тебе, милая… — шептал он, тяжело дыша. — Я с первого дня знал, что ты та женщина, которую я ждал всю свою жизнь. Я буду всегда любить тебя, Синтия. Всегда. Слышишь, милая?
— О, Махеш… — Она уткнулась губами в его грудь. Страшные мысли вернулись в ее голову. Не говори этого. Мы оба знаем, что это невозможно. Завтра…
Он ладонью прикрыл ей рот.
— Завтра не существует, Синтия. Любовь — это навсегда. Я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя так, как никогда никого не любил. И не буду любить.
— Нет, Махеш! — неожиданно громко выкрикнула она. — В Европе ты женишься и со временем полюбишь свою жену. Я знаю…
Ее глаза быстро наполнились слезами. К сладким слезам, которые еще минуту назад просились на волю от счастья, теперь примешалась горечь. Сотрясаясь всем телом, она разрыдалась.
50 
