Особенно,... 
77 
Тайник оказался на месте. Подобрав длинные полы пальто, чтобы не мести ими грязный пол, Грабовский опустился на корточки, и в это время в прихожей раздалось неуместно мелодичное пение дверного звонка.
Они замерли. После короткой паузы звонок зазвонил снова и уже не умолкал, ясно давая понять, что звонящий намерен во что бы то ни стало войти в квартиру. «Делай что хочешь», – сказал Грабовский, и Кеша бесшумно исчез в прихожей.
Борис Григорьевич вскрыл тайник и извлек из него катушку с пленкой – то, о чем он помнил все эти годы, ради чего вернулся, рискуя быть узнанным и схваченным. Выдвинутое болгарской полицией обвинение в убийстве Графа, Шкипера и Трубача все еще висело над ним дамокловым мечом, да и те, кто их ликвидировал, наверняка были не прочь довести начатое дело до конца. Но он вернулся, потому что пленка была ему необходима, и взял ее, стараясь не думать о том, что будет, если за дверью окажется вызванный соседями наряд милиции.
Все еще сидя на корточках с катушкой в руке, он услышал, как в прихожей щелкнул замок. Дверь заскрипела. «А почему не спрашиваешь, к…» – начал говорить женский голос и умолк на полуслове, обрезанный и смятый отвратительным чавкающим звуком, с которым стальная «фомка» раскроила череп. Вслед за этим послышался глухой шум падения, а потом скрипнула, закрываясь, дверь и снова щелкнул запертый замок.
Грабовский подождал, пока в прихожей прекратится глухая возня, и вышел. Кеша небрежно, возя по полу ногой дверной половичок, растирал по линолеуму небольшое пятно крови. Дверцы стенного шкафа были слегка приоткрыты, и Грабовский понял, что заглядывать вовнутрь ему совсем не хочется.
По приказу Бориса Григорьевича Кеша аккуратно поставил на место холодильник, а затем, уже по собственной инициативе, перевернул квартиру вверх дном, имитируя налет.
Такси, номер которого записала бдительная соседка, вечером нашли на опушке пригородного лесочка. Настоящий водитель обнаружился здесь же, в багажнике. Грабовский узнал об этом из телевизионных новостей; разъезжая по городу в угнанной Кешей машине, он понятия не имел, что прямо у него за спиной лежит согнутый в три погибели труп с перерезанной глоткой.
Кеше по поводу этого происшествия было сделано отдельное, весьма строгое и нелицеприятное внушение, однако, как показалось Борису Григорьевичу, на этот раз выпущенный им заряд прошел мимо цели: Кеша был из тех, кто уверен, что победителей не судят. В чем-то он был, без сомнения, прав, и Грабовский ограничился тем, что постарался вычеркнуть эту историю из памяти. И он действительно не вспоминал о ней до тех пор, пока в один далеко не прекрасный осенний вечер, сидя у себя в кабинете, не получил по электронной почте анонимное сообщение.
Открыв его, Борис Григорьевич целую минуту сидел неподвижно, уставившись пустым, как у дохлой рыбины, взглядом в экран, а потом, взревев, одним резким движением смел монитор со стола. Ударившись об пол, монитор взорвался с глухим кашляющим звуком, и красовавшееся на нем изображение слепой морщинистой старухи в черном платке наконец-то исчезло.
Правда, ночью оно вернулось к нему во сне, и с этим уже ничего нельзя было поделать – разве что, как монитор, разбить о стену собственный череп.
Глава 11
Воспоминание о пришедшем накануне странном электронном письме вернулось, потянув за собой цепочку других, столь же и даже более неприятных воспоминаний. Борис Григорьевич достаточно хорошо разбирался в человеческой психологии, чтобы понять, почему это произошло именно сейчас: за окном сгущались сумерки, город понемногу зажигал огни, а с наступлением темноты наша психика делается наиболее уязвимой как для вторжения извне, так и для внутренних потрясений.
С внутренними потрясениями Борис Грабовский справляться умел, а вот внешнее вторжение… Полно, да было ли оно, это вторжение? Было, конечно. У компьютера нет психики и психологии, это просто машина, неспособная создавать изображения по собственной воле, без участия человека. Но, быть может, лицо умершей много лет назад ясновидящей на экране монитора ему просто померещилось, вызванное к жизни переутомлением и не совсем чистой совестью? Может быть, это был обыкновенный сон наяву – такой же, как тот, что привиделся ему ночью, но только застигший его в часы бодрствования?
Проверить это можно было, снова включив компьютер и отыскав сохраненное на жестком диске сообщение. Но прошли почти сутки, а Борис Григорьевич так и не отважился совершить это незамысловатое действие – во-первых, потому что боялся снова встретить проникающий в самую душу взгляд слепых глаз, а во-вторых, это в конечном счете ничего бы не прояснило. Внезапно появившийся на экране компьютера портрет Ванги мог означать все что угодно; возможно, это кто-то из поклонников таким манером выражал свое преклонение перед его способностями, хотел сделать своему кумиру приятное, поставив его в один ряд со всемирно известной ясновидящей. Логику, которая подвигла этого гипотетического болвана отправить свой подарочек анонимно, да еще и без каких бы то ни было текстовых пояснений, было довольно просто представить, но легче от этого не становилось. Хорошо, если это сделал болван-поклонник; даже если сообщение отправил тайный недоброжелатель, желавший таким вот образом напомнить, что на свете были ясновидящие и посильнее Бориса Грабовского, это тоже было неплохо. Но могло ведь быть и по-другому! А что, если это сообщение – намек на чью-то осведомленность в делах давно минувших дней?..
77 
