Последние отзывы

  42  

– Богохульство, – сказал он, откладывая в сторону вилку и протягивая руку за сигаретами. – Кощунство. Надругательство над памятью мертвых и чувствами живых…

Ирина отобрала у мужа пачку и закурила сама.

– Сначала поешь, – сказала она строго и сразу же вернулась к избранной теме. – А вот Грабовский утверждает, что с точки зрения морали его работа мало чем отличается от работы врача-реаниматолога.

– Он вообще много чего утверждает, этот ваш Грабовский, – ответил Сиверов и, протянув через стол руку, ловко выхватил у Ирины сигареты. – Интересно, откуда он взялся, такой разговорчивый? Не было, не было, и вдруг на тебе – нарисовался! Твоя Нина хотя бы понимает, в какое положение она себя ставит?

– Ей безразлично, что о ней станут говорить, – твердо ответила Быстрицкая, и было видно, что она целиком и полностью одобряет подругу.

– Просто она учла не все возможные темы таких разговоров, – возразил Глеб. – Говорить ведь могут не только в глаза или за спиной, но и над могилой! В траурном митинге, на мой взгляд, хорошо одно: виновник торжества не слышит, какой бред несут о нем присутствующие.

– Что? Ты о чем это?.

– Допустим на минутку, что Грабовский – мошенник. Согласись, это представить намного легче, чем то, что он действительно умеет воскрешать мертвых. Он обещает вернуть Нине жениха, который, по его словам, убит. Максим Соколовский скорее всего действительно умер – своей смертью или насильственной, в данном случае несущественно. Существенно другое: что станет делать наш экстрасенс, получив деньги? Если он мошенник, воскресить Соколовского у него кишка тонка. История так или иначе выплывет наружу, и придется как минимум вернуть деньги. Это же очевидно! В таком случае зачем вообще затевать это безнадежное дело? А вот если Нина, заплатив ему, как-нибудь тихонько исчезнет, это уже совсем другой коленкор. А что? Получила жениха с полной амнезией и поехала выхаживать его на свежем воздухе, в деревне, вдали от шума городского… Или умерла от сердечного приступа, не выдержав такой радости. Чудо ведь все-таки, а не фунт краковской колбасы…

Ирина уронила с кончика сигареты длинный столбик пепла и, спохватившись, сделала затяжку – наверное, вторую с тех пор, как закурила, хотя сигарета у нее в руке уже почти истлела.

– Это невозможно, – пробормотала она.

– Ты и вправду так думаешь? – переспросил Глеб. – А воскрешение из мертвых, по-твоему, более вероятно, чем убийство из корыстных побуждений?

– Ты прав, – сказала Ирина, помолчав. – Все бабы – дуры. Да какие!

Получив это признание, Сиверов почему-то не испытал удовлетворения. Он курил, задумчиво размазывая вилкой по тарелке остатки сметаны, под любопытным взглядом идущей на убыль луны, которая, взойдя над крышей соседнего дома, нескромно заглядывала в кухню через неплотно зашторенное окно.

– О чем ты думаешь? – негромко, словно боясь помешать, спросила Быстрицкая.

– Да, в общем, ни о чем, – рассеянно ответил Глеб.

Это была правда: в тот момент, когда жена задала свой вопрос, он действительно не столько думал, сколько уныло злился, сетуя на свое бессилие. Единственное, что он мог предпринять в сложившейся ситуации, – это пойти и застрелить Грабовского, потому что уважаемый Борис Григорьевич сильно ему не нравился. Это была скользкая дорожка, на которую Глебу очень не хотелось ступать. Беря на душу смертный грех, и притом далеко не первый, надо иметь хоть какое-то оправдание – если не перед Богом и людьми, то хотя бы перед собой. И потом – а вдруг?.. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…» Пропади он пропадом, этот Шекспир! Но все-таки: а вдруг? Вдруг, не сумев оживить мертвеца, экстрасенс окажется в состоянии хотя бы подарить Нине Волошиной иллюзию, достаточно стойкую и продолжительную, чтобы она смогла пережить боль утраты? Вдруг он просто-напросто рассчитывает исцелить ее от этой боли, заставить забыть, что был когда-то на свете такой человек – Макс Соколовский? По слухам, некоторым по-настоящему талантливым гипнотизерам это удается… Хорошо это или плохо – вместе с болью отобрать у человека память – вопрос спорный, и решать его не Глебу Сиверову, а кому-то поумнее, пообразованней. А Глеб Сиверов, меткий стрелок, может только сэкономить Нине Волошиной приличную сумму, отобрав при этом то, чего не купишь ни за какие деньги, – надежду…

В этот момент в мозгу у него что-то шевельнулось: то ли мысль, то ли воспоминание, то ли одна из тех внезапных, неизвестно откуда берущихся догадок, о происхождении которых он уже давно перестал задумываться, приписывая их хорошо развитой интуиции. Догадка эта была каким-то образом связана с его размышлениями о том, что лучше: отнять у человека надежду или память? Память… Да, вот именно! Пять минут назад Ирина говорила, что у воскрешенных Грабовским покойников начисто пропадает память о прошлой жизни.

  42