Особенно,... 
21 
Что-то грузное и большое зашуршало, зашелестело в кустах.
Воцарилась жуткая тишина.
— Что с ним, деда? Что? — воскликнул мальчик, затем увидел сизоватые внутренности, кровь, огромную зияющую рану на шее пса и как-то странно, словно бы мышь, запищал. А затем поднялся с колен и испуганно огляделся по сторонам, завертелся на одной ноге.
— Сволочи! Сволочи! — закричал мальчик и бросил камень в кусты, в ту сторону, где слышались треск и шелест ветвей кустарника. — Что это, дед? Что это?
Глаза Ильи Андреевича Самсонова были широко открыты и полны ужаса. Его рот кривился, руки дрожали.
Он морщился. А затем отвернулся, прополз несколько шагов на коленях и его начало тошнить. Витя смотрел на своего деда, на его спину и плечи, судорожно вздрагивающие.
А Илью Андреевича рвало. Время от времени Витя слышал голос:
— Господи, господи, да что это? Да что это такое?
Будь ты неладен, фашист чертов!
К кому относились эти слова Витя прекрасно понимал. Но кто здесь, на пустыре мог растерзать их огромного восьмидесятикилограммового Томаса мальчику было абсолютно непонятно. Медведи и тигры здесь не во" дались, это Витя знал наверняка. Значит, человек.
Но какой же это должен быть человек, чтобы справиться с огромным злым псом? Тем более, посторонних Томас к себе не подпускал никогда. Чужим он даже не позволял погладить себя и дать кусочек сахара. Томас в таких случаях всегда рычал, и слюна начинала капать с его огромных клыков. А теперь тот самый грозный Томас, искромсанный и разодранный, с вырванными внутренностями, с развороченным животом и разодранным горлом лежал на песке.
— Пойдем, Витя, пойдем… — Илья Андреевич рукавом вытирал рот. — Идем, скорее…
— Подожди!
Но страх уже передался и мальчику. И они вдвоем быстро-быстро бросились прочь от страшного места, от своего мертвого растерзанного пса. Они бежали по пустырю, спотыкались, падали, словно бы какая-то жуткая сила, нечеловеческий страх гнал их с пустыря к поселку.
«Скорее туда», скорее к дому, где крепкая дверь с замками, которую сразу же надо закрыть, повернуть ключи, задвинуть засовы. И только тогда, только там, за толстыми каменными стенами можно перевести дух.
Тем более, в доме есть ружье. Оно хранится в цинковом узком ящике, привинченном к стене. Ружье надо будет вытащить, зарядить сразу же два ствола и сесть, держа оружие готовым к бою. А потом, когда в дверь начнут ломиться, надо стрелять", — все эти мысли проносились в голове Ильи Андреевича Самсонова.
А Витя вообще ни о чем не думал. Он хотел как можно скорее добежать до дома, где отец и мать и только там он почувствует себя в безопасности. Только там, с отцом, ему станет относительно спокойно. Мальчику казалось, что он слышит сопение, шелест, треск кустов за спиной всего лишь в нескольких шагах, на расстоянии одного прыжка. Его сердце билось в груди, как маленькое животное бьется в клетке, стучит о прутья в надежде вырваться, обрести свободу.
Илья Андреевич только сейчас во время бешеного бега, вернее побега, понял, что он действительно уже не тот, что он действительно стар, что ему не хватает воздуха, что ноги сделались ватными, цепляются и он не может быстро бежать, даже обуреваемый страхом.
Но они все-таки добрались до поселка, взбежали по откосу на брусчатку и уже стоя у ограды первого дома тяжело засопели, переводя дыхание.
— Пойдем, пойдем, — зашептал Илья Андреевич, хватая за руку Витю. — Скорее!
Свою суковатую палку с отметинами зубов Томаса Илья Андреевич где-то потерял. Он и сам не помнил где выронил ее из рук. А без палки чувствовал себя совершенно безоружным.
— Пошли, пошли, — ответил ему мальчик. — Дед, не стой. Скорее к дому!
Загремела калитка. В доме уже горел свет, за окном мелькнул силуэт отца. Мальчик первым вбежал в дом, а за ним ввалился Илья Андреевич.
— Папа! Мама! — закричал Витя и только здесь дал волю слезам.
Они ручьями хлынули из глаз. Мальчишка забился в судорогах, не в силах произнести хотя бы одно слово.
Лишь звуки срывались с его мокрых губ.
— Ма… Па… Ма… Па…
— Что с ним? — воскликнула дочь Ильи Андреевича. — Папа, что с ним?
— Там такое… Такое… — старик, даже не сбросив грязных сапог, весь перепачканный землей, рухнул в кресло, принялся расстегивать, рвать пуговицы на плаще и растягивать горловину толстого свитера, словно она его душила и он вот-вот задохнется.
— Черт подери, что случилось? — топнул ногой зять.
21 
