Особенно,... 
34 
Кстати, если представить Андрюшу в «Городке», то я снял бы его в самой сложной рубрике, с которой справлялись единицы. Самая сложная рубрика, которая только может быть, — это «Скрытая камера». Если представить (гипотетически), что Андрюшу не узнавали бы на улицах (хотя в последнее время это представить практически невозможно), он был бы фантастической находкой: какую бы ерунду он ни предлагал или ни делал, ему бы верили все. Самое тяжелое в передаче «Городок» было сниматься в «Скрытой камере». Почему? Потому что навстречу тебе идет не сосед, не выпускник ГИТИСа, ВГИКа или ЛГИТМиКа, не партнер, не коллега, не артист, а живой человек. Абсолютно непредсказуемый. Я уверен, что единственный, кто мог бы его разыграть, по-хорошему обмануть, заставить поверить во что-то, мог бы быть Андрей — именно в силу своей невероятной органичности и достоверности. В этой рубрике у нас «прокалывались» даже самые хорошие артисты. Это действительно очень тяжело — найти знак равенства, чтобы артист стал таким же естественным, как живой человек, который бы ему поверил. Потом нужно еще и подтянуть этого человека до уровня таких смешных реакций, о которых можно только мечтать. В этом качестве Андрюша был бы превосходен. Но только при условии, что его не узнавали бы на улице. Но как его могут не узнать, если его знали все?!
Получилось так, что я был в Одессе и увидел по телевизору репортаж о том, что идут съемки, что Урсуляк снимает фильм «Ликвидация»; смотрю — там Андрюша. Я узнал, где проходят съемки — где-то в районе Ланжерона, что ли, — и думаю: подойду-ка я завтра. Жил я буквально в десяти минутах ходьбы от места съемки. Но на следующее утро прошел слух, что у Андрюши случился сердечный приступ, потом об этом объявили по радио, потом по телевизору — по местным кабельным каналам. Уже не помню, как я нашел телефон директора съемочной группы, позвонил, и он сказал мне, что это правда. Я посмотрел на календарь — это был, по-моему, вторник, мой самолет улетал в четверг. И я знал, что из Одессы летит только один самолет, и то раз в неделю. И я уже понял, что нам вместе лететь придется… Я предложил свою помощь — мало ли там что, какие проблемы могут возникнуть… Я не знал, что в Одессе с Андреем была его гражданская жена Светлана. Я летел вместе с ней эти два часа. Она очень достойно держалась, потому что уже выплакала все, что можно. Легкие срывы, конечно, были, но основное уже было выплакано… Тело Андрея находилось в багажном отсеке. Вот так вот мы вмести и летели…
У Светланы был цифровой фотоаппарат с большой памятью. Она почти все время фотографировала Андрея — скопилось очень много фотографий, кажется, за последние три месяца жизни Андрея. Были там и кадры со съемок нового фильма, в котором Андрей играл действительно главную роль — картина и называлась по имени его героя («Вторая жизнь доктора Тырсы». — А. В.). В этом фильме он играл человека, который умирает. В «Ликвидации» Андрей тоже играл человека, которого убивают. Причем накануне настоящей смерти… Я не вижу в этом мистики. Это, вероятно, совпадение. Но когда человек умирает, начинаешь все пересматривать заново, искать какой-то смысл, какие-то знаки, которые расставляет жизнь.
На протяжении всего полета я пролистывал фотографии Андрея в памяти цифровой камеры и удивлялся: почему он так запоминается, какой ракурс ни взять? Понятие «фотогеничность» к Андрею неприменимо. Вот на меня, к примеру, наведут камеру, раз сто сфотографируют, и какой-нибудь ракурс в конечном итоге получится нормальным. На самом деле это не вопрос фотогеничности. У Андрея даже на общем плане видны глаза. Поразительная штука: я отсмотрел, наверное, больше ста снимков, а глаза видны, даже если он стоит далеко, где-нибудь метрах в тридцати. Массовый снимок, а глаза всегда видны… Обычно такие глаза бывают, когда артист надевает линзы, и это используется в кино. В Голливуде, кстати, принцип такой — там артистов по глазам выбирают. Смотрят, какие глаза у человека в камере. Так что по голливудским меркам Андрей — артист голливудский. Наверное, если бы он был жив, я бы не обратил такого внимания на его фотографии. А когда человека больше нет, начинаешь по-особенному ко всему относиться, может, стараешься лучше его понять…
Такого артиста больше нет, и это не пустые слова. Это абсолютная констатация факта, профессиональная. Действительно, если считать, что у каждого актера есть какая-то своя ниша, то можно представить следующее: перед тобой групповая фотография актеров, ты закрываешь негативом одного человека, и на его место не можешь поставить никого. Другим людям нельзя стать плотнее, и в этом ряду создается брешь. Получается, что ты убрал человека с фото, а остальные не сомкнулись плечами — расстояние внутри строя так и осталось, и из второго ряда никто не сделает шаг вперед, не займет это место… Ни глазами, ни судьбой, ни талантом, ни чем бы то ни было другим… Изменить здесь ничего нельзя. Просто очевидно, что такого артиста больше нет и не будет никогда.
34 
