– Ты мне не заливай, – зло оборвал его Сиверов, – рассказывай!
– Не понимаю.
И тут Глеб вытащил из кармана куртки фотографию, на которой были изображены полковник Самохвалов и проститутка.
– Кто это? – указывая пальцем на обнаженную женщину, спросил Глеб.
– Баба.., голая… – дрогнувшим голосом сказал мужчина.
– Я и без тебя вижу, что голая, и что баба, вижу.
Кто она?
– Не знаю… Номер, вроде, сороковой, но тут все номера одинаковые.
Сиверов, особо не церемонясь, схватил мужчину за грудки и встряхнул. В кармане у того звякнули ключи. Глеб быстро вытащил их.
– Один от нижней двери, второй от двери, выходящей на этаж. Ты провожал ее сюда!
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Тебе известно, что он уже мертв?
Перепуганный мужчина закивал.
– Да, приезжали из ФСБ.
– Почему ты сказал, что не знаешь ее? – Сиверов вновь встряхнул его. – Поднимайся, и поживее, пока жив…
Глеб подтащил мужчину к балконной двери:
– Здесь невысоко, но если ты упадешь головой вниз, мало не покажется. Советую подумать. Только быстро, даю три секунды.
Сиверов открыл дверь, вытолкал мужчину на балкон и прижал к перилам. Стоило разжать руки, и тот полетел бы вниз головой.
– Крыльев, как я вижу, у тебя нет – не ангел, так что сломаешь шею. В лучшем случае, останешься инвалидом на всю жизнь.
Три секунды прошло, и Сиверов сделал шаг назад. Мужчина взмахнул руками, качнувшись вперед, ноги оторвались от пола, в последний момент, буквально на лету, Глеб подхватил его и втащил в номер.
– Будем говорить?
– Да, да, я бабу приводил!
– Кто тебя просил об этом?
– Она сама давала деньги, я и номер им накануне заказывал.
– Много давала?
– Сто долларов.
– Многовато что-то за такую пустяковую услугу.
– Зато я об этом никому не говорил – Врешь. А фотограф?
– Какой фотограф?
– Забыл? Голову освежить захотел? Пойдем на балкон, подышим свежим воздухом.
– И фотографа тоже я приводил.
– А он тебе сколько платил?
– Все в те сто долларов входило.
– Как ты его вызывал?
– Они сами с бабой договаривались, я его только встречал внизу и провожал.
– Понятно. Как фотограф выглядит?
– Обыкновенный, вроде тебя. Такой.., посмотришь на лицо, и потом не вспомнишь.
– А она?
– Она ничего, смазливая, сволочь! – уже поняв, что его не собираются сбрасывать головой вниз, заговорил электрик.
– Она сама тебе звонила?
– Да.
– А как представлялась?
– Я ее по голосу узнавал, ведь не каждый день сто долларов дают.
– Значит, ты не знаешь ни имени, ни фамилии? – Глеб извлек из кармана бумажник и сунул электрику под нос стодолларовую купюру.
– Смотри, сто долларов. Говорят, они память обновляют.
– Эмма ее зовут, Эмма.
– Откуда имя знаешь?
– Она себя так называла.
– А фотографа как зовут?
– Эдуард.
– Вот видишь, как много ты вспомнил.
Электрик было потянулся за стодолларовой купюрой, но Сиверов отдернул ее.
– Вспомнишь что-нибудь еще, получишь.
– Я и так рассказал все, что знал.
– Ты рассказал пока ровно настолько, чтобы я тебя с балкона не сбросил вниз головой.
– Не надо денег – отпусти.
– Где эту бабу найти можно?
– Не знаю, не знаю! – лицо мужчины стало мокрым от холодного пота. – После того, как приезжали из ФСБ, она больше не появлялась. И фотограф тоже. А что ему одному делать? – резонно рассудил электрик.
– Значит, так… Сто баксов ты не заработал, но жизнь свою сохранил. Жаль, хотел тебе и денег дать!
– Дочка у нее есть.
– Теплее, – поощрил Глеб. – Большая или маленькая?
– Лет пять-шесть.
– Откуда знаешь?
– Она, когда деньги мне давала, портмоне открыла, а там – фотография ее, и дочка на коленях сидит. Я еще сказал, что хорошая девочка, у меня у самого такая.
– Полтинник ты уже заработал.
Электрик Николай Кузьменков, не отрываясь, смотрел на сотенную купюру. Природная жадность брала свое, и вид денег заставил его забыть о пережитых недавно волнениях. Даже скрип балконной двери уже не приводил его в трепет, слух окончательно настроился на банкноту.
А сотка похрустывала в пальцах незнакомого мужчины призывно – как хорошая вобла в пивном баре. От этого аппетитного хруста самопроизвольно выделяется слюна, и ты уже не смотришь по сторонам на других мужчин, которые с большими бокалами, будто с фонарями, ходят по полутемному залу и отыскивают свободное местечко. Ты всецело поглощен заманчивым хрустом.