Особенно,... 
69 
— Вы думаете?
— Уверена! Бывает, что следователь с самого начала предубежден против подследственного и не может этого предубеждения перебороть: в этом случае ему лучше передать дело коллеге, ведь в его руках — судьба человека. А вот симпатия — это всегда хорошо для дела. При этом неважно, виновен подследственный или нет: для пользы следствия все равно крайне важно, чтобы отношение к подозреваемому со стороны следователя было не просто корректным, но и человечным. Он никогда не должен становиться его личным врагом!
— И вам это часто удается?
— Всегда!
— Даже если перед вами, например, убийца?
— В этом случае мое к нему расположение особенно ценно для расследования.
— Будто бы?
— Да. Следователь — это исследователь преступления: он должен выяснить не только его механику, характер и мотивы, но также и психологическую картину преступления и все сопутствующие моменты. И, конечно, смягчающие обстоятельства. Бывает, что виноват не столько сам исполнитель, сколько ситуация, в которую он попал, окружение, среда…
— Среда, четверг, пятница! Да не верю я, что на Западе суды придают этому значение!
— Еще как придают! Иногда послушаешь адвокатов, так это общество виновато перед сексуальным маньяком, загубившим десяток женщин, — он, видите ли, не мог реализовать себя другим способом! У него, бедняжки, оказывается, с детства был комплекс неполноценности. И «бедняжка» получает минимальный срок заключения. Весьма характерно для общества, где безработным женщинам в отделах по безработице вот-вот начнут предлагать работу стриптизерок. Я вам не о западном судопроизводстве толкую, а только излагаю свои мысли о том, какими должны быть отношения следователя и подозреваемого.
— Так я все-таки подозреваемая?
— А как же, дорогуша?
Юрикова рассмеялась, немного истерично, но искренне.
— Какая вы… странная.
— Вы хотели сказать, смешная? Говорите, я не обижусь, я это часто слышу от моих внучек, И все-таки попробуйте поверить, что, если вы и Каменев действительно не виновны, именно я могу помочь вам это доказать. Вы оба русские, и, конечно, я испытываю к вам естественную симпатию. А лично вы мне симпатичны еще и потому, что мы с вами принадлежим к сходным женским типам: в молодости я тоже наделала немало глупостей из-за мужчин, но на первом месте для меня всегда была моя работа. Так что, поверьте, мне совсем нетрудно представить вас своей племянницей.
Юрикова вздохнула и чуточку насмешливо проговорила:
— Нет, дорогая моя тетушка-самозванка, я не воспользуюсь вашим предложением и откровенничать с вами не стану. У меня для этого есть духовный отец.
— А вы к какой церкви принадлежите, к Московской или Зарубежной?
— Вы что, собираетесь привлечь к следствию моего духовника? — прищурилась Анна.
— Если я и полоумная, то не до такой же степени!
— Впрочем, вам и некого допрашивать: я уже очень давно не исповедуюсь и не причащаюсь.
— Значит, все-таки Зарубежная церковь…
— С чего вы это взяли?
— Раз вас не допускают к причастию… Говорят, в Московской церкви батюшки более либеральны.
— Не верьте эмигрантским сплетням. Нет, мне не духовник запрещает причащаться, а я сама знаю, что не имею на это права. Но если я не исповедуюсь своему духовному отцу, то уж вам тем более не стану! Ну а к официальному полицейскому допросу я готова. Можете задавать свои вопросы — я отвечу на них.
— Что ж, очень жаль, что просто откровенного разговора у нас с вами не получилось, — вздохнула Апраксина и достала из сумки магнитофон. — Вы позволите мне записать нашу дальнейшую беседу? Я должна буду все потом перевести на немецкий для следствия.
— Да, пожалуйста! — пожав плечами, ответила Юрикова.
— В таком случае начнем. Как давно вы познакомились с Константином Каменевым и при каких обстоятельствах?
— Это было около восьми лет тому назад. Константин жил тогда в Кривом Роге, но иногда приезжал в Ленинград навестить сокурсников и старых друзей: он окончил Ленинградскую академию художеств. А еще у него было много друзей среди музыкантов и молодых литераторов. Тогда это называлось «культурный андеграунд» — вот к нему он и принадлежал.
— Это что, такое диссидентское движение?
— Скорее неофициальное движение творческой молодежи. Как-то он запросто пришел ко мне посмотреть мою коллекцию картин: адрес ему дал Миша Гранатов. Посмотрел он картины, мы разговорились. Потом он снова приехал, стал наезжать чаще и чаще, знакомство постепенно стало более близким. У нас с ним была большая духовная общность.
69 
