Шишкин. «Поляна»

На следующий день после возвращения из Питера Катя Семенова позвонила своему постоянному клиенту, господину депутату. Депутата звали Николаем Алексеевичем, и его лицо прекрасно знала вся страна. Он был неизменным участником всевозможных ток-шоу, круглых столов, предвыборных и послевыборных дебатов, не брезговал никакими телеканалами, даже нефедерального значения, его голос чуть ли не каждый день звучал по радио, в передачах как серьезных, так и не очень. На экране и в эфире Николай Алексеевич казался человеком значительным и большого ума. На деле же он был маленького роста, красноносый, лопоухий, постоянно потеющий, и даже костюм за несколько тысяч долларов – другие Николай Алексеевич не носил – казался на нем дешевкой.

Что касается ума, то к эфирам депутата тщательно готовили. Екатерина Семенова давно уже обратила внимание, что он никогда не отвечал на заданный вопрос. Начинал вещать издалека и, в конце концов, переводил разговор на нужные ему темы. Не слушая никого, ни ведущего, ни оппонентов, Николай Алексеевич в итоге выдавал то, на что был нацелен, и любил, когда последнее слово оставалось за ним. Этот агрессивный стиль поведения почему-то импонировал руководству всех без исключения каналов, поэтому Николай Алексеевич постоянно был на экране.

Он ездил на огромном джипе, разумеется, с мигалкой, как человек значительный, постоянно опаздывал на какие-то встречи, по крайней мере, говорил, что опаздывает, называл ее Катенькой и все время норовил дотронуться. Задеть плечом, ласково провести по руке, погладить по спине. Она предпочла бы видеть его только на экране и слышать только по радио, но у Николая Алексеевича было много денег, и он утверждал, что любит живопись. По крайней мере, довольно убедительно изображал эту любовь, и раз он был человеком государственным, депутатом и патриотом, то говорил, что предпочитает русскую живопись.

– Не понимаю я всяких там Пикассо, – заявил Николай Алексеевич, вытирая потный лоб и лоснящиеся щеки огромным клетчатым платком. – Мазня, она и есть мазня. То ли дело наши. Посмотришь – душа радуется. Велика Россия, – неизменно добавлял он.

Кате иногда казалось, что даже в постели, завершив половой акт, Николай Алексеевич, прежде чем натянуть трусы, говорит:

– Велика Россия.

Или:

– Богат талантами русский народ.

Это были коронные фразы Николая Алексеевича, завершающие любой эфир. С ними нельзя было поспорить, а вырезать из программы непатриотично, народ-то действительно богат, увы, только талантами, а Россия и в самом деле велика, черт бы ее побрал, это сколько же дорог надо построить, чтобы жизнь в ней более или менее наладилась!

Поскольку в живописи Николай Алексеевич разбирался хуже всех ее постоянных клиентов, на картину Васильева галеристка Семенова решила развести именно его.

Встречу она назначила в том самом ресторане, где образовался их альянс с «дядей Борей». Она пришла вовремя, Николай Алексеевич, разумеется, опоздал.

– Запись затянулась, – пожаловался он, садясь напротив. – Народ тупой, все время кричали с места.

– А что писали? – из вежливости спросила она.

– Какую-то муть, – махнул он потной белой рукой и, коротко вздохнув, открыл меню. – Ну-с, что там у нас сегодня? Надо себя побаловать. Повар у них замечательный, француз. – Патриотизм Николая Алексеевича на сферу услуг не распространялся. В быту он предпочитал все иностранное: машины, кухню, одежду, если уж отдых, то за границей, хотя всем объявлял, что летит в Сочи. – Устал я от политики. Весь день крутишься, как белка в колесе, а какова благодарность? Благодарности никакой.

  51