Особенно,... 
71 
— Благодарю вас, сударь, — сказала Мария Андреевна. — Известие, доставленное вами, и впрямь тяжело для меня, но вы сумели смягчить удар. Видно, вы и впрямь любили Вацлава. Воистину, настоящая мужская дружба достойна восхищения. Ей не страшны никакие преграды; истинные друзья всегда найдут возможность поверить друг другу свои тайны, даже если служат в разных полках и воюют в ста верстах друг от друга.
Юсупов — или, если угодно, Савелий, лакей княгини Аграфены Антоновны Зеленской — испытал такое чувство, будто его среди бела дня совершенно неожиданно хватили по лбу оглоблей. В глазах у него на миг потемнело, а под языком возник неприятный медный привкус, как будто он долго сосал дверную ручку. Да, он и впрямь недооценил противника, как если бы, вызвав на дуэль зеленого новичка, внезапно получил сокрушительный рубящий удар, легко смявший его хитроумную защиту. Вот те на! Кто же мог подумать, что дворянская девица семнадцати лет способна не только удержаться на ногах после такого известия, но еще и разобраться в многочисленных нашивках, выпушках и галунах, коими изобилует военная форма? Кто, черт подери, мог хотя бы предположить, что барышня, получившая столь утонченное воспитание, отважится прямо в глаза выказать недоверие гонцу, который принес ей столь скорбную весть? Кто мог ожидать, что это будет сделано столь мастерски и внезапно?
Что ж, теперь по крайней мере Юсупов понимал, откуда бралось выражение звериного страха, появлявшееся в глазах княгини Зеленской всякий раз, стоило той заговорить о княжне Вязмитиновой. Старая крокодилица отлично знала, с кем имеет дело, и только ее неуемная алчность заставляла ее действовать наперекор страху.
— Простите, сударыня, — сказал он. — Боюсь, между нами вышло недоразумение. Я забыл — вернее, просто не счел нужным упомянуть о том, что Вацлав Огинский погиб буквально за два дня до получения мною перевода в Ахтырский полк, где мой родной дядюшка командует эскадроном. Он давно звал меня к себе, а после смерти Огинского у меня более не осталось причин для отказа. Еще раз покорнейше прошу меня простить. Мне попросту не пришло в голову, что вы можете заметить различия в форме, оттого-то я и не упомянул о том, что казалось мне незначительной деталью.
— Простите и вы меня, сударь, — сказала княжна. — У меня и в мыслях не было оскорбить вас подозрением. Просто я, наверное, искала повода вам не поверить... Простите великодушно!
После того как недоразумение благополучно разрешилось, они поговорили совсем недолго. Поручик, хоть и не был поручиком, старался держаться в рамках возложенной на себя роли. Роль требовала от него деликатности и предупредительности. Получившая столь чувствительный удар княжна наверняка хотела поскорее остаться одна, и Юсупов, игравший галантного кавалера и воспитанного человека, не мог игнорировать это желание. Посему задержался он ровно на столько, сколько потребовалось, чтобы получить от княжны приглашение бывать в доме. Добившись этого приглашения, Юсупов откланялся, сел в наемный экипаж и покинул усадьбу, старательно сохраняя на лице скорбное выражение.
Княжна покинула усадьбу почти сразу же вслед за ним, держа путь к Черному озеру. Ей нужно было выплакаться наедине с собой, но на сей раз из этой затеи ничего не вышло. Едва спрыгнув с коня на берегу, она вдруг услышала в кустах неподалеку громкий шорох и треск ломающегося под чьей-то ногой хвороста, а вслед за тем до ее слуха донесся глухой топот конских копыт по тропе. Топот быстро удалялся и вскоре совсем затих в отдалении, но княжна еще долго смотрела в ту сторону, кусая губу и озабоченно хмуря тонкие брови.
Глава 8
Пан Кшиштоф сидел на большом камне, поросшем седым мхом, и, попыхивая зажатой в углу рта трубкой, точил саблю. Камень лежал на небольшой поляне в лесу; вокруг него из мха торчали тонкие стволы молодых сосенок, а рядом стеной стоял густой лес. До дороги было не более двухсот шагов, но она ничем не напоминала о себе, сколько ни вслушивался Огинский в лесную тишину.
Лицо пана Кшиштофа в обрамлении волнистых соломенных кудрей было задумчивым и, несмотря на приклеенные под носом фальшивые усы, сохраняло свою хищную красоту. Эта красота заставляла чаще биться сердца многих женщин — во всяком случае, до тех пор, пока женщины не узнавали пана Кшиштофа поближе.
Какова бы ни была биография пана Кшиштофа и как бы низко ни пал он в глазах окружающих, сейчас его вид внушал уважение. Сидя на обомшелом валуне с саблей на коленях, рослый лейб-гусар был по-настоящему красив, хоть картину с него пиши. Брусок раз за разом с шорохом и коротким лязгом касался голубоватой, сверкающей, как зеркало, стали; трубочный дым рваными облачками поднимался над левым плечом Огинского, путался в накладных бакенбардах и без следа рассеивался в прозрачном послеполуденном воздухе. Навешанные на грудь лейб-гусарского доломана ордена мелодично позванивали при каждом движении, высокие сапоги поблескивали сквозь тонкий слой дорожной пыли, тускло золотились витые гусарские шнуры. Кожаная повязка, обыкновенно закрывавшая левый глаз пана Кшиштофа, сейчас была сдвинута на лоб, пустая перевязь, что поддерживала его левую руку, ненужно болталась на шее. Проводя бруском по лезвию сабли, пан Кшиштоф хмурился: дела его продвигались очень медленно.
71 
