Особенно,... 
55 
По перечисленным выше причинам пан Кшиштоф играл в четверть силы, заботясь только о том, чтобы ненароком не проиграть живых денег. Но фортуна, как видно, и впрямь решила сегодня повернуться к нему лицом; впрочем, могло оказаться, что она просто обиделась на Юсупова, вслух обозвавшего ее непотребной девкой. Так или иначе, но даже без помощи махинаций, столь привычных пану Кшиштофу, козыри валом валили к нему в руки. Юсупов все строчил и строчил бесполезные записки; после двух часов ночи он перестал пить и начал понемногу покрываться нездоровой бледностью, однако упорно продолжал играть, проигрывая раз за разом и все время с тупым упорством помешанного увеличивая ставки, — видно, надеялся отыграться одним махом.
Пан Кшиштоф автоматически подсчитывал в уме свой выигрыш и, когда тот достиг двадцати пяти тысяч, едва не разразился горьким смехом: вот уж, действительно, повезло! Выиграть целое состояние и не иметь возможности получить что бы то ни было сверх жалких двухсот рублей — это ли не везение?! Везение, да еще какое! Как раз в стиле пана Кшиштофа Огинского — рыцаря, лишенного наследства... Если так пойдет и дальше, решил он, то можно будет никуда не уезжать. Получить с этого дурака тысяч пятьдесят, прикупить пару деревенек, жениться на какой-нибудь уродине наподобие княжны Зеленской и жить себе тихонько, понемногу забывая маршала Мюрата, но все время помня о Черном озере...
Мысль о женитьбе на какой-нибудь местной толстухе была исполнена горькой иронии, но она вдруг показалась пану Кшиштофу любопытной. «Почему же непременно на толстухе?» — подумал он, принимая от Юсупова карту и замечая при этом, как дрожит сжимающая колоду рука. — Почему обязательно на уродине? Ведь есть же весьма привлекательные девицы, да притом богатые и с титулом. Взять, к примеру, эту чертовку, княжну Вязмитинову..."
Где-то в глубине сознания забрезжил смутный проблеск спасительной идеи, и по мере того, как идея эта обретала все более ясные очертания, угасший было интерес пана Кшиштофа к игре начал разгораться с новой силой.
Выиграв сто тысяч, Огинский сбился и перестал считать. Игра продолжалась, и, когда за окнами затеплился серенький рассвет, пан Кшиштоф предложил прервать игру и подсчитать итог. Он чувствовал, что с Юсупова довольно: если бы не дрожь в руках и лихорадочный блеск глубоко запавших, обведенных темными кругами глаз, его можно было бы принять за покойника. Еще немного, и бедняга может умереть по-настоящему, не выдержав горечи столь сокрушительного разорения. Может, старый князь Юсупов и богат, но вряд ли он согласится выложить такие огромные деньги, дабы покрыть карточный долг своего побочного сына. А если бы он и согласился, сам бастард вряд ли отважится обратиться к нему с такой чудовищной просьбой.
Ворохом лежавшие на столе долговые записки аккуратно разложили и сочли, получив в итоге ровно двести пятьдесят тысяч. Юсупов потянулся дрожащей рукой к вороту доломана, который и без того уже был расстегнут донизу, открывая взгляду пана Кшиштофа несвежее шелковое белье.
— Как же? — спросил Юсупов бесцветным голосом человека, который проснулся в аду, но отказывается в это верить. — Неужто двести пятьдесят?
— Сам сочти, — предложил пан Кшиштоф.
— Да нет, что же... — Юсупов отрицательно мотнул головой. — Так... — голос его сорвался на какой-то неприличный писк, и он гулко откашлялся в кулак. — Что ж, двести пятьдесят так двести пятьдесят. Сумма хорошая. Круглая...
Он вновь попытался найти ворот, царапнув себя ногтями по горлу.
— Да, брат, — непринужденно, будто речь шла о двухстах пятидесяти рублях, сказал Огинский, — проигрался ты нынче знатно. Говорил я тебе, что фортуна сегодня за меня. Зря ты ее потаскухой обозвал. Вот она с тобой и поквиталась...
Юсупов покивал головой, но как-то так, что было неясно, услышал ли он слова пана Кшиштофа, а если услышал, то понял ли, о чем шла речь.
— Вот что, Студзинский, — медленно проговорил он. — Вот что, нет ли у тебя с собою пистолета? Будь добр, одолжи мне его на время, коли есть. Я верну... То есть тебе непременно вернут.
Это были примерно те слова, которых ждал пан Кшиштоф, но он все равно грозно нахмурил брови и шевельнул накладными усами, изобразив на лице изумление и недовольство.
— Ты это о чем? — спросил он. — Зачем тебе понадобился пистолет? Уж не хочешь ли ты сказать, милейший Юсупов, что отказываешься от долга?
55 
