Последние отзывы

  48  

И случилось так, что стоявшее в кабинете бюро пережило и нашествие французских улан, и последовавшее за ним запустение. То есть бюро, конечно, взломали и выпотрошили, и даже его крышка куда-то бесследно исчезла, но ящик, в котором лежали вольные, мародеры почему-то пропустили, не тронули. Вернувшись в начале весны в Вязмитиново и обнаружив сие достойное удивления обстоятельство, княжна решила, что это верный знак ей от самого Александра Николаевича. Несомненно, это был знак, вот только какой именно?

Впрочем, догадаться было легко, стоило только вспомнить старого князя. Знак сей, вне всякого сомнения, означал следующее: ныне ты хозяйка, ты владеешь и поместьями, и людьми, оные поместья населяющими, так что и решать, что с ними делать, надобно не кому-то, а тебе, княжна. Помни только, что душою человеческой владеет один Господь всемогущий; а как с телами поступить, сама как-нибудь разберешься.

Оттого-то Мария Андреевна и штудировала все подряд сочинения заморских — по преимуществу аглицких — экономов, какие только могла отыскать. Решение, которое она пыталась найти, было поважнее того, в каком платье выйти к обеду. Теперь она окончательно поняла старого князя, который, бывало, говорил, что быть господином — не только привилегия, но и тяжкое бремя и достойно нести это бремя может далеко не каждый.

Да, принять окончательное решение оказалось неимоверно тяжело, и в минуты слабости княжна тихо радовалась тому обстоятельству, что еще не достигла совершеннолетия. Для того и положен этот рубеж, поняла она, чтобы умный человек мог не спеша подумать, как ему быть с собой и с другими, а дурак чтобы как можно позже получил право портить жизнь себе и людям...

— Ну, полно, — уже гораздо мягче сказала она горничной. — Полно плакать, никто тебя не гонит. Однако же согласись, приятно знать, что в любую минуту можешь уйти, коли захочешь. И замуж выйти, за кого сердце велит, а не за того, кого барыня выберет. Хорошо ведь, правда?

Дуняша немедля зарделась и прикрылась от стыда ладошкой. Княжна вздохнула: ну форменная дура. Добрая, работящая, ласковая, но ведь глупа как пробка! Стоит ли, в самом деле, доверять ей право распоряжаться собственной судьбой? Она ведь может ею так распорядиться, что после без слез не глянешь...

— Никита-егерь сказывал, — шмыгая носом, проговорила Дуняша, — что вокруг Черного озера кто-то шастать повадился.

Княжна удивленно подняла брови, не в силах понять причину такого резкого перехода, но потом вспомнила, что егерь Никита дважды сватался к ее горничной и дважды получал от ворот поворот. Егерь, однако, не сдавался, и, похоже, дело понемногу шло на лад: упорство жениха, как видно, льстило Дуняше. «Надо присматривать себе новую горничную», — подумала княжна. Но тут до нее наконец дошел смысл только что произнесенных Дуняшей слов.

— Вокруг Черного озера? — переспросила она. — И кто же там, гм... шастает? Медведь?

— Да какой медведь, ваше сиятельство! Боже сохрани! Медведи верхами не ездят, а этот конный... Никита следы видел.

— Так это, верно, моей лошади следы, — с некоторым смущением сказала княжна. — Я там часто бываю. Красиво там, на Черном озере. Тихо.

Дуняша махнула ладошкой, словно отгоняя муху.

— Про вас известно, — сказала она. — Вы — другое дело. Никита — он следы читает не хуже, чем вы, ваше сиятельство, буквы в своих книжках. Другая лошадь, и человек другой. Сапоги он носит офицерские, большие и, Никита сказывал, сигары курит.

— Ах, сигары! Да, верно, сигар я не курю. Мне больше нравится трубка.

Дуняша прыснула в кулак, вообразив себе молодую княжну с большой трубкою в зубах.

— Вы все шутите, ваше сиятельство. А вдруг это злодей какой? Как выскочит из леса, и прямо на вас! Страсть! И охота вам на это озеро ездить, когда в парке пруд есть! Я по весне бегала туда поглядеть, так и двух минут не пробыла, до того место глухое, страшное. Так и мерещится, что из леса вот-вот какое-нибудь чудище вылезет.

— Тебе не стыдно ли чудищ бояться? — спросила княжна с улыбкой, желая поскорее сгладить неприятное впечатление, оставшееся у нее от этого разговора.

Увы, вышло только хуже.

— Что вы, ваше сиятельство! — округлив глаза, воскликнула Дуняша. — Как же их не бояться-то? Их только святые не боятся. Да еще, сказывают, колдуны, ворожеи.

И посмотрела на княжну с непонятным выражением — не то жалости, не то испуга, не то и того и другого. Поймав на себе этот взгляд, Мария Андреевна почувствовала растущее раздражение против этой девчонки, смевшей мысленно осуждать свою госпожу, которая, видите ли, не разделяла ее глупых суеверий и страхов. Резкие слова вскипели в ее душе, но княжна промолчала, очень своевременно вспомнив, что точно так же, бывало, гневался ее покойный дед, старый князь Александр Николаевич. Пятиминутная беседа на отвлеченные темы с кучером или камердинером Архипычем могла испортить ему настроение на полдня. «Что за народ! — восклицал после князь, расхаживая из угла в угол и нещадно дымя сигарой. — Дурак народ, ей-богу, дурак! Так бы и дал в ухо, да неохота грех на душу брать. Разок дашь — совестно, другой дашь — вроде ничего, а после десятого, глядишь, и вовсе привыкнешь. Это, душа моя, подлость — бить того, кто ответить тебе не может. А хуже того, что подлость сия совершенно бесполезна. Бей ты его или не бей, а умнее он от твоих тумаков все едино не сделается. Ученьем глупость искореняется, а от кнута, наоборот, только крепнет».

  48