Последние отзывы

  104  

— Да как ты можешь это знать? — снова спросила княгиня, но по ее мрачному тону Мария Андреевна поняла, что та задета за живое.

— Тот, кто стрелял в князя, попытался представить все как самоубийство, — сказала она. — Но, во-первых, пуля прошла насквозь, что почти немыслимо, когда стреляют из дуэльного пистолета...

— Господи, пресвятая Богородица! — перебила ее княгиня. — Какие страсти ты рассказываешь, княжна! Это просто неприлично.

— Во-вторых, — спокойно продолжала Мария Андреевна, как если бы ее вовсе не перебивали, — на жилете князя не осталось никаких следов пороха и гари. Сие означает, что стреляли в него с некоторого расстояния, а князь, если и успел выпалить из своего пистолета, то не в себя, а в убийцу — увы, безуспешно.

— Да уж, — рассеянно пробормотала княгиня, — стрелок из него был, как из бутылки молоток. Он и смолоду-то не мог с трех шагов в столетний дуб попасть...

Княжна посмотрела на нее с интересом. Было видно, что Аграфена Антоновна что-то напряженно обдумывает, и княжна дорого бы дала за то, чтобы прочесть ее мысли.

— И, наконец, пуля, которую мне удалось извлечь из спинки сиденья, — продолжала она, — слишком велика для князева пистолета. Именно эта пуля доказывает, что смерть Аполлона Игнатьевича и графа Бухвостова — дело рук одного человека.

— Не понимаю, — снова проявляя живой интерес к разговору, сказала княгиня. — Как это пуля может что-то доказывать? Мало ли на свете пуль?

Княжна показала ей две пули — ту, что висела на цепочке, и ту, которую она нашла в коляске князя.

— Видите эти бороздки? Они одинаковы. Эти пули вышли из одной формы, и других таких нет.

Княгиня извлекла откуда-то лорнет, поднесла его к глазам и, наклонившись, долго разглядывала два сплющенных кусочка свинца.

— Умна, княжна, — сказала она наконец. — Этакого въедливого ума, как у тебя, я еще не встречала. Умна, умна, ничего не скажешь...

— Я сочувствую вашему горю, — начала княжна, — но...

— Брось, — перебила ее княгиня. — Будет вздор нести. Ты умна, и я не совсем дура, и отношения мы с тобой давно уж выяснили, так что не надобны мне твои реверансы. Знаешь ведь, что горя никакого нет. Был бы человек, а то одно пустое место. Невелика потеря. Глаза-то не таращи, не то, гляди, вывалятся... Дико тебе такие речи слушать? Ничего, потерпишь, я-то ведь тебя слушала. Так что ж, княжна, ты, видно, от большого ума решила, что и мужа своего я на тот свет спровадила? Славно придумано!

— Я этого не говорила, — сдержанно заметила княжна.

— Ой ли? Ты ведь прошлый раз почти прямо заявила, что Бухвостова графа по моему наущению убили. А коли пули одинаковы, так и убийца, стало быть, один — я. Разве не про это ты мне битый час толкуешь? Разве не этим пугаешь? Вот и видно, что ум и рассудок — не одно и то же. Я тебе скажу как на духу, без утайки: кабы надо было, уж я бы нашла способ от мужа избавиться. Да только кому он мешал-то? Мне? Смешно, ей-богу. Коли на то пошло, сама подумай: какая мне от его смерти выгода? Кто мне, вдове безденежной, опеку над тобою доверит? Ну, кто? То-то и оно, что никто. Посему пульки эти, кои ты в кулачке прячешь, меня не чернят, а, наоборот, обеляют. Так-то, голубушка. Зря ты мне столько обидных вещей наговорила, зря убить грозилась. Повиниться бы надобно, в ножки упасть, да разве от тебя, гордячки, дождешься?

Она вдруг заплакала медленными тяжелыми слезами — на сей раз самыми настоящими, без обмана. Слезы ее повергли княжну в великое смущение. Мария Андреевна вдруг почувствовала, что теряет уверенность в своей правоте, и то, что всего лишь полчаса назад казалось ей простым и ясным, под воздействием слез Аграфены Антоновны стало рушиться. С огромным трудом княжна взяла себя в руки, напомнив себе, что плачущий враг все равно остается врагом, а мертвый друг, увы, продолжает оставаться мертвым, сколько бы слез ни пролилось над его могилой. Это рассуждение помогло ей собраться с духом, и она встала, не замечая, что все еще сжимает в кулаке две пули.

— Я искренне сожалею, что послужила причиной ваших слез, — сказала она дрожащим голосом. — Поверьте, княгиня, я сдержу данное вам обещание и во что бы то ни стало докопаюсь до истины. И если окажется, что я перед вами виновата, действительно упаду перед вами на колени, моля о прощении.

— Не было бы поздно, — сказала Аграфена Антоновна сквозь прижатый к лицу платок.

— Просить прощения никогда не бывает поздно. Вы должны согласиться, что это справедливо для всех, а не только для меня одной.

  104