Особенно,... 
99 
Андрей швырнул трубку и, отпихнув оторопевшую Амалию, бросился к двери. Уже схватившись за пластмассовую ручку, он понял, что поздно, все равно уже не успеть. Если все это правда, конечно. Если это не идиотский розыгрыш…
Он медленно подошел к окну, взялся за обшитый бархатом поручень и стал смотреть на площадь. Там было пусто, как всегда. Маячили голубые мундиры, в тени под деревьями торчали зеваки, старушка проковыляла, толкая перед собой детскую коляску. Проехал автомобиль. Андрей ждал, вцепившись в поручень.
Амалия подошла к нему сзади, тихонько коснулась плеча.
– Что случилось? – спросила она шепотом.
– Отойди, – сказал он, не оборачиваясь. – Сядь в кресло.
Амалия исчезла. Андрей снова поглядел на часы. На его часах уже прошла лишняя минута. Конечно, подумал он. Не может быть. Идиотский розыгрыш. Или шантаж… И в этот момент из-под деревьев появился и неторопливо двинулся через площадь какой-то человек. Он казался совсем маленьким с этой высоты и с этого расстояния, и Андрей не узнавал его. Он помнил, что тот был худощавый и стройный, а этот выглядел грузным, разбухшим, и только в самую последнюю минуту до Андрея дошло – почему. Он зажмурился и попятился от окна.
На площади грохнуло – гулко и коротко. Дрогнули и задребезжали рамы, и сейчас же где-то внизу с раздражающим дребезгом посыпались стекла. Задавленно вскрикнула Амалия, а на площади внизу завопили истошными голосами…
Отстраняя одной рукой рвущуюся не то к нему, не то к окну Амалию, Андрей заставил себя открыть глаза и смотреть. Там, где был человек, стоял желтоватый столб дыма, и за дымом ничего не было видно. Со всех сторон к этому месту бежали голубые мундиры, а поодаль, под деревьями, быстро росла толпа. Все было кончено.
Андрей, не чувствуя ног, вернулся к столу, сел и снова взял письмо.
«Всем сильным ублюдочного мира сего!
Я ненавижу ложь, но правда ваша еще хуже лжи. Вы превратили Город в благоустроенный хлев, а граждан Города – в сытых свиней. Я не хочу быть сытой свиньей, но я не хочу быть и свинопасом, а третьего в вашем чавкающем мире не дано. В своей правоте вы самодовольны и бездарны, хотя когда-то многие из вас были настоящими людьми. Есть среди вас и мои бывшие друзья, к ним я обращаюсь в первую очередь. Слова не действуют на вас, и я подкрепляю их своей смертью. Может быть, вам станет стыдно, может быть – страшно, а может быть – просто неуютно в вашем хлеву. Это все, на что мне осталось надеяться. Господь да покарает вашу скуку! Это не мои слова, но я под ними с восторгом подписываюсь – Денни Ли».
Все это было напечатано на машинке, под копирку, третья или даже четвертая копия. А ниже шла приписка от руки:
«Милый Воронин, прощай! Я взорвусь сегодня в тринадцать ноль-ноль на площади перед Стеклянным Домом. Если письмо не опоздает, можешь посмотреть, как это произойдет, но не надо мне мешать – будут только лишние жертвы. Твой бывший друг и заведующий отделом писем твоей бывшей газеты – Денни».
Андрей поднял глаза и увидел Амалию.
– Помнишь Денни? – сказал он. – Денни Ли, завписьмами…
Амалия молча кивнула, потом лицо ее вдруг словно скомкало ужасом.
– Не может быть! – сказала она хрипло. – Неправда…
– Взорвался… – сказал Андрей, с трудом шевеля губами. – Динамитом, наверное, обвязался. Под пиджаком.
– Зачем? – сказала Амалия. Она закусила губу, глаза ее налились слезами, слезы побежали по маленькому белому лицу, повисли на подбородке.
– Не понимаю, – сказал Андрей беспомощно. – Ничего не понимаю… – Он бессмысленно уставился в письмо. – Виделись же недавно… Ну, ругались, ну, спорили… – Он снова посмотрел на Амалию. – Может, он приходил ко мне на прием? Может, я его не принял?
Амалия, закрыв лицо руками, трясла головой.
И вдруг Андрей почувствовал злость. Даже не злость, а бешеное раздражение, какое испытал сегодня в раздевалке после душа. Какого дьявола! Какого еще им рожна?! Чего им не хватает, этой швали?.. Идиот! Что он этим доказал? Свиньей он не хочет быть, свинопасом он не хочет быть… Скучно ему! Ну и катись к такой матери со своей скукой!..
– Перестань реветь! – заорал он на Амалию. – Вытри сопли и ступай к себе.
Он отшвырнул от себя бумаги, вскочил и снова подошел к окну.
На площади чернела огромная толпа. В центре этой толпы было пустое серое пространство, оцепленное голубыми мундирами, и там копошились люди в белых халатах. Карета «скорой помощи» надрывно завывала сиреной, пытаясь расчистить себе дорогу…
99 
