Последние отзывы

  38  

Макс Фурье медленно опустил камеру, лицо его было бледным, губы дрожали. Он сделал шаг назад, и тут же его место заняли два других телеоператора, желающие снять трагедию в подробностях.

— Правильно, — тихо сказал Сиверов, проходя мимо Макса Фурье, — надо успеть собрать вещи, иначе потом мы кое-чего в своих номерах не досчитаемся.

Счастливчиков, кто успел пройти к себе в номер, оказалось немного — Сиверов, Фурье и двое танцоров кордебалета. Милиция перекрыла вход в коридор, теснила желающих забрать вещи. Глеб нагнал Макса, когда тот с картиной под мышкой, с камерой на плече выходил на стоянку через черный ход, специально открытый дежурным для эвакуации.

— Оставаться здесь у меня нет ни малейшего желания, — сказал Сиверов французу.

— У меня тоже.

— Насколько я знаю, через два часа поезд на Москву и через три — на Минск. Вам в какую сторону?

— В Москву, конечно же, в Москву, — растерянно проговорил Макс и нервно огляделся.

Ему казалось, что с минуты на минуту прикончат и его, ведь он все время на «Славянском базаре» был рядом с Омаром.

Глеб остановил такси:

— Садитесь. Или вы передумали?

Фурье теперь боялся даже собственной тени. Когда он увидел на крыльце гостиницы мрачного вида милиционера, то быстро юркнул в салон желтой «Волги».

— Да, я с вами.

— Федор Молчанов, — представился Глеб Сиверов.

— Макс, просто Макс, — не стал называть свою фамилию француз.

— Вы, наверное, бельгиец? — специально ошибся Сиверов.

— Конечно, да, я из Брюсселя, — обрадованно вздохнул Макс Фурье. — Я думал, только в России гремят взрывы, оказывается, можно погибнуть от бомбы и в тихом Витебске.

— Кстати, вы не знаете, кто погиб?

— Понятия не имею.

Оксана стояла среди толпы постояльцев, собравшихся возле гостиницы. У крыльца она насчитала десять милицейских машин, три черные «Волги» и один «Мерседес» с тонированными стеклами.

— Что же, все-таки, произошло? — допытывалась она у своего подвыпившего продюсера Петра Гриненко. Того взрыв застал в баре, и, выходя на улицу, он прихватил с собой уже оплаченный графин водки и рюмки.

— Хрен его знает, Оксанка, выпей.

Певица, не покривившись, проглотила рюмку водки, налитую до краев.

— Говорят, взорвали кого-то.

— Кого?

— Кого надо, того и взорвали. Какого-то трижды нерусского. Не то афганец, не то иранец…

— Полный такой, с усиками? — ужаснулась Оксана.

— Не знаю, от него мало что осталось.

И тут Оксана принялась осматриваться. Она искала взглядом Глеба. Тут до нее дошло, что она стала невольной соучастницей.

«Боже мой, сейчас начнутся допросы, объяснения. Что я стану отвечать? Незнакомый человек подошел ко мне, попросил вызвать иностранца из номера… — и тут от души у Оксаны отлегло. — Я звонила по его телефону, откуда они узнают о звонке?» — и певица, радостная, повисла на локте у Петра.

— Оксанка, ты чего так обрадовалась? — Гриненко смотрел на свою подопечную с опаской, уж не поехала ли крыша у девушки.

— Это я обрадовалась, что не мы с тобой в лифте ехали.

— А, — расплылся в довольной улыбке Петр, — нас-то с тобой за что взрывать?

— А его?

— Они, чурки, хитрые, — Петр приложился к графинчику с водкой.

Оксана нежно прильнула к своему защитнику:

— Петро, ехали бы мы с тобой в лифте, а там бомба лежит, что бы ты делал?

Гриненко не на шутку задумался:

— Кто ж его знает? В штаны наложил бы, наверное, от страха.

— А я-то думала, ты бы бомбу собой прикрыл, чтобы я жива осталась.

— Конечно, накрыл бы, — одним глотком Петро допил водку из графинчика и с лживой нежностью посмотрел на Оксану. — Слушай, а это не тот мужик был, который к тебе в баре приставал?

— Какой? — деланно вскинула брови певичка. — Не помню я такого.

Гриненко взглянул на часы.

— Еще часа два на улице торчать, пока все здание проверят. Пошли, в кабак завалимся. Одно нам остается — напиться сегодня.

Милиционер, стоявший на крыльце, через мегафон просил видевших что-нибудь подозрительное в последние дни подойти к следователю. Петр и Оксана, не обращая на него внимания, перебрались в уличное кафе.

Макс Фурье боялся даже на шаг отойти от Сиверова, повсюду ему мерещились преследователи. Француз успокоился лишь после того, как поезд тронулся. В купе они ехали вдвоем.

— Я видел, как вы снимали, — сказал Сиверов. — Странные вы люди, журналисты — ведете себя как стервятники. Вместо того, чтобы помочь лифт открыть, мешаете людям работать, снимаете.

  38