Глава 5

На крыльце Юрий более или менее привел в порядок свой туалет. Пальто, к счастью, висело в гардеробе и нисколько не пострадало во время боевых действий, разве что чуточку помялось – в камере Юрий клал его под голову вместо подушки. Шарф тоже уцелел, не потерялся, и, когда Юрий плотно обернул его вокруг шеи и доверху застегнул пальто, получилось очень даже недурно. Жеваный пиджак с наполовину оторванным рукавом и предательски торчащим из бокового кармана языком галстука, а также забрызганная чьей-то кровью несвежая сорочка теперь были надежно скрыты от посторонних взглядов, и вид у Юрия опять сделался вполне респектабельный, хотя и несколько помятый. На крылечке отделения милиции стоял неброско, но со вкусом одетый джентльмен, возвращающийся домой после бурно проведенной ночи, о которой свидетельствовали лишь слегка всклокоченные волосы, бледноватое лицо да проступившая на подбородке щетина. Ранним утром первого января такой вид был обычным явлением и вряд ли мог привлечь чье-нибудь внимание. Да и некому, по правде говоря, было обращать на Юрия внимание – подавляющее большинство москвичей и гостей столицы в эти минуты спали каменным нездоровым сном, густо выдыхая алкогольный перегар и отвратные миазмы наполовину переваренной пищи, которой были набиты их несчастные желудки.

Было около восьми утра, и по улицам уже крался бледненький зимний рассвет – гасил фонари, заглядывал в окна, будил бомжей и прогонял с помоек в теплые сухие подвалы продрогших облезлых кошек. На углу, через дорогу и немного наискосок от ментовки, мигала забытой гирляндой елка, увешанная надувными игрушками. Вид у елки был какой-то сиротский, заброшенный, вокруг нее в изобилии валялся мусор – пустые хлопушки, раздавленные пластмассовые стаканчики, пестрые пакетики из-под разнообразных продуктов, затоптанные конфетти, пустые бутылки, пробки от шампанского и даже два использованных презерватива, неизвестно как туда попавшие. На нижней разлапистой ветке, заметно оттягивая ее книзу, висел одинокий мужской ботинок – кожаный, дорогой, почти новый, подбитый изнутри овчиной. В течение некоторого времени Юрий смотрел на этот ботинок, задумчиво почесывая старый шрам над левой бровью и гадая, при каких обстоятельствах мог ботинок попасть на новогоднюю елку, но ничего путного не придумал и стал натягивать перчатки – пора было отправляться домой.

Позади него хлопнула дверь отделения. Юрий повернул голову, через плечо посмотрел на вышедшего из милицейского плена Мирона и сразу же отвернулся. Говорить с Мироном ему не хотелось, и смотреть на него тоже не хотелось. Вид у главного редактора газеты "Московский полдень" был самый что ни на есть предосудительный – такой, что с первого же взгляда на него становилось ясно, чем господин главный редактор занимался от заката до рассвета.

Мирон был расхлюстан и небрит, короткие вороные волосы на голове вяло топорщились в разные стороны, заплывшие глаза отливали розовым, как у лабораторной крысы. Сквозь черную густую щетину на тяжелой нижней челюсти предательски проглядывал здоровенный синяк, еще один синяк откровенно и вызывающе багровел под глазом, а на лбу виднелась свежая, едва начавшая подсыхать царапина. Кулаки у Мирона были ободраны, а правый еще и распух, как наполненная водой резиновая перчатка. В руках главный редактор держал возвращенное дежурным лейтенантом личное имущество и сейчас на ходу озабоченно распихивал его по карманам.

– А, ты еще не ушел, – бодро сказал Мирон, увидев стоявшего спиной к нему Юрия. – Это хорошо. Это, Юрий ты мой Алексеевич, очень кстати.

– Не о чем нам с тобой говорить, – не оборачиваясь, ответил Юрий.

  33