Одежда насквозь пропиталась влагой и неприятно холодила тело. Кроме того, она сильно потяжелела, и Глеб вдруг ужаснулся, представив себе, что будет, если его машину обнаружили и увели. Конечно, Подмосковье – не сибирская тайга, заблудиться и пропасть здесь значительно труднее, но Слепой не испытывал ни малейшего желания в своем теперешнем состоянии совершать пешие прогулки.
Говоря по совести, он сильно сомневался в том, что сможет вести машину.
«Вряд ли им было до того, чтобы искать какие-то машины, – подумал Глеб. – Если уж они меня не нашли… А кстати, почему они меня не нашли? Это, конечно, хорошо, что не нашли – не придется, по крайней мере, отвечать на разные неудобные вопросы, – но все-таки: почему? Простреленные шины джипа, два трупа на дороге, этот странный выстрел из гранатомета, и не по милицейским машинам, а в сторону, в лес… На их месте я бы непременно заинтересовался, а им хоть бы что. Не может же быть, чтобы они до такой степени разучились работать! Черт знает что, ей-богу…»
Он выпустил, наконец, спасительный ствол березы, сделал неверный шаг в ту сторону, где остался его “мустанг”, и вынужден был сразу же схватиться за другое дерево, чтобы не упасть. Сознание сделало попытку ускользнуть, но Глеб поймал его за хвост и удержал.
– Врешь, – сказал он.
Чтобы отвлечься, он стал вспоминать подходящие к случаю примеры из художественной литературы, но в голове почему-то упорно крутилась только “Повесть о настоящем человеке”, причем даже не книга, а поставленная по ней опера, которую он имел счастье прослушать в довольно раннем детстве. По сцене, мучительно извиваясь, полз оборванный небритый человек и хорошо поставленным голосом пел: “День ползу, два ползу… Начинается гангрена-а-а… Вот ползет ежик, я его съем…"
Глеб фыркнул и едва не упал, потеряв равновесие. Идти по лесу было чертовски тяжело, и он рискнул выбраться на дорогу. Дорога была пуста, в предрассветном сумраке смутно белел успевший запорошить ее тонкий сырой снежок.
Сиверов подумал, что межсезонье и вообще зима с некоторых пор чреваты для него серьезными неприятностями, особенно вот такие сырые слякотные дни с мокрым снегом.
– Нет, дорогие товарищи, – вслух сказал он, – так я не согласен. Что же это за манеру взяли: как оттепель, так сразу меня убивать? Я категорически с вами не согласен…
Двести или триста метров, отделявшие его от машины, показались ему длинными, как расстояние до Луны, но и они в конце концов остались позади. Припорошенный снегом “мустанг” стоял там, где его оставил Глеб, и казался просто частью пейзажа: он был такой же черно-белый и неподвижный, как окружающие его деревья и кусты. На правой передней дверце Глеб без труда различил страшную вмятину, оставленную пнем, но это зрелище не вызвало у него никаких эмоций: ему самому досталось гораздо больше, чем “мустангу”. Он никак не мог понять, почему его не искромсало осколками, и в конце концов решил, что основную массу смертоносного железа принял на себя ствол поваленной березы, за которым он прятался.
Порывшись в мокрых, забитых тающим снегом карманах, он отыскал ключ и несколько секунд разглядывал его с тупым любопытством, думая о том, насколько вещи, особенно вот такие мелкие стальные безделушки, долговечнее людей. Он едва не отдал богу душу, а ключ все это время как ни в чем не бывало лежал в кармане куртки и даже не запачкался. Потом он отпер дверцу и тяжело опустился на водительское место, не сумев сдержать стон, в котором боль смешалась с облегчением.
Машина успела основательно остыть, но внутри нее было все-таки на пару градусов теплее и гораздо суше, чем на улице. Переведя дыхание, Глеб одну за другой втащил в салон непослушные ноги, захлопнул дверцу и запустил двигатель. Кондиционер заурчал и погнал в кабину сухое тепло. Слепой включил “дворники”, и они с шорохом, скрипом и негромким постукиванием принялись размеренно мотаться перед его лицом, расталкивая в стороны налипший на лобовое стекло мокрый снег. Боль и тошнота не проходили. Глеб наугад выбрал кассету и со щелчком загнал ее в приемную щель магнитолы. Это оказался Шопен. Глеб не имел ничего против.
"Надо двигаться, – подумал он, – иначе я отключусь прямо здесь, и неизвестно, удастся ли мне потом снова включиться. Надо выбираться отсюда. Вон ползет ежик.., он меня съест”.
Он включил передачу и задним ходом вывел машину из просеки. Автомобиль двигался неуверенными рывками, и Глебу далеко не сразу удалось развернуть его, поставив носом к шоссе. После этого он немного посидел, отдыхая.