– Какие предположения? Что доложить государю? Измена?
Эраст Петрович вздохнул.
– Скорее, д-диверсия. Впрочем, утром узнаем.
Ночью не спали. Было много работы: сотрудники особой части делили по карте район на полуверстовые квадраты, определяли состав поисковых команд, а Варя объехала все шесть госпиталей и лазаретов – проверяла офицеров, привезенных в бессознательном состоянии. Такого насмотрелась, что к рассвету впала в странную, бесчувственную одурь, но ни Зурова, ни Казанзаки не обнаружила. Зато увидала среди раненых немало знакомых, в том числе Перепелкина. Капитан тоже пытался прорваться за подмогой, но получил удар кривой саблей поперек ключицы – не везло ему с башибузуками. Лежал на койке бледный, несчастный, и запавшие карие глаза смотрели почти так же тоскливо, как в незабываемый день первой встречи. Варя к нему бросилась, а он отвернулся и ничего не сказал. За что такая нелюбовь?
Первый луч солнца застал Варю на скамейке возле особой части. Фандорин усадил чуть не насильно, велел отдыхать, и Варя привалилась к стене тяжелым, онемевшим телом, погрузилась в мутную, тягостную полудрему. Ломило кости, подташнивало – нервы и бессонная ночь, ничего удивительного.
Поисковые команды еще затемно разошлись по квадратам. В четверть восьмого прискакал нарочный с 14 участка, вбежал в хату, и сразу же, застегивая на ходу китель, вышел Фандорин.
– Едемте, Варвара Андреевна, Зурова нашли, – коротко бросил он.
– Убит? – всхлипнула она.
Эраст Петрович не ответил.
Гусар лежал ничком, вывернув голову вбок. Еще издали Варя заметила серебряную рукоятку кавказского кинжала, намертво засевшего в левой лопатке. Спешившись, увидела профиль: удивленно открытый глаз отливал красивым стеклянным блеском, развороченный выстрелом висок чернел окаемом порохового ожога.
Варя снова бесслезно всхлипнула и отвернулась, чтобы не видеть этой картины.
– Ничего не трогали, господин Фандорин, как приказано, – докладывал жандарм, руководивший командой. – Всего версту до командного пункта не доскакал. Тут ложбина, вот никто и не увидел. А выстрел что – такая пальба стояла… Картина ясная: ударили кинжалом в спину, врасплох, неожиданно. Потом добили пулей в левый висок – выстрел-то в упор.
– Ну-ну, – неопределенно ответил Эраст Петрович, склонившись над трупом.
Офицер понизил голос:
– Кинжал Ивана Харитоновича, я сразу признал. Он показывал, говорил, подарок грузинского князя…
На это Эраст Петрович сказал:
– Славно.
А Варе стало еще хуже, она зажмурилась, чтобы отогнать дурноту.
– Что следы к-копыт? – спросил Фандорин, присев на корточки.
– Увы. Сами видите, вдоль ручья сплошная галька, а повыше все истоптано – видно, вчера эскадроны прошли.
Титулярный советник выпрямился, с минуту постоял подле распростертого тела. Лицо его было неподвижным, серым – в тон седоватым вискам. А ему едва за двадцать лет, подумала Варя и вздрогнула.
– Хорошо, поручик. П-перевезите убитого в лагерь. Едемте, Варвара Андреевна.
По дороге она спросила:
– Неужто Казанзаки – турецкий агент? Невероятно! Конечно, он противный, но все же…
– Не до такой степени? – невесело хмыкнул Фандорин.
Перед самым полуднем нашелся и подполковник – после того, как Эраст Петрович велел еще раз, потщательней, прочесать рощицу и кустарник, расположенные неподалеку от места гибели бедного Ипполита.
Судя по рассказам (сама Варя не ездила), Казанзаки полусидел-полулежал за густым кустом, привалившись спиной к валуну. В правой руке револьвер, во лбу дырка.
Совещание по итогам расследования проводил сам Мизинов.
– Прежде всего должен сказать, что крайне недоволен результатами работы титулярного советника Фандорина, – начал генерал голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – Эраст Петрович, у вас под самым носом орудовал опасный, изощренный враг, нанесший нашему делу тяжкий вред и поставивший под угрозу судьбу всей кампании, а вы его так и не распознали. Разумеется, задача была нелегкой, но ведь и вы, кажется, не новичок. Какой спрос с рядовых сотрудников особой части? Они набраны из разных губернских управлений, прежде в основном занимались рядовой следовательской работой, но уж вам-то с вашими способностями непростительно.
Варя, прижимая ладонь к ноющему виску, искоса посмотрела на Фандорина. Тот имел вид совершенно невозмутимый, однако скулы едва заметно (кроме Вари никто, пожалуй, и не разглядел бы) порозовели – видно, слова шефа задели его за живое.