Все молча, уже почему-то без шуточек, стали подниматься вслед за Туровским.
— Это дело надо перекурить, — пробормотал Кудинов, заметно потрясенный таким решительным подтверждением своих россказней о спиритизме.
— А пирог? — слабым голосом вопрошала гостей Елена Ивановна.
Аня оглянулась.
За ее спиной, очевидно, уже давно наблюдая за происходящим, стояла с фарфоровым блюдом в руках Немая.
Заметив Анин взгляд, девушка поспешно поставила блюдо. Пирог на нем был высок и румян…
И с яблоками.
Глава 8
— Аня, — Богул с сожалением глядел на Светлову, — пребывание в нашем городе влияет на вас не лучшим образом. Вы что, действительно поверили во всю эту чушь?
— Ну, как вам сказать… — попыталась уклониться от столь прямого вопроса Светлова.
— Так и скажите. Кого вы там вызывали? Сэра Артура Конан Доила, если не ошибаюсь?
— Нет, леди Доил, — смутилась Светлова.
— Час от часу не легче!
— Но, Богул, стол.., того…
— Чего — того?
— Действительно приподнялся!
— И что?
— Да так… — Аня пожала плечами. — Это значит, что.., кто-то его приподнял.
«А свеча накренилась от сквозняка, когда, открыв дверь в гостиную, вошла немая прислуга с пирогом, — подумала, ничего не сказав вслух, Светлова. — И вообще.., кто-то решил пошутить!»
* * *
Все-таки, помня, что именно госпожа Кудинова была инициатором общения с призраком леди Доил, Аня заехала в салон “Молодость”.
— Амалия, один вопрос. Это вы во время спиритического сеанса приподняли стол?
— Помилуйте! Я не люблю шуток с призраками. И довольно суеверно ко всему этому отношусь.
— Но.., может быть, вы не шутили?
— Да что вы! — Амалия ахнула. — За кого вы меня принимаете? За отважную и сверхсознательную гражданку, которая ценой жизни помогает родным ментам обнаружить преступника?! Ну вы хватили лишку, Аня, клянусь!
— Даже так — клянетесь?
— Аня! Да тут, хоть все окрестности в кладбище превратись.., я бы никогда… Даже, если бы и точно знала… Что вы! — Амалия почти в ужасе замахала руками. — Я даже подумать о таком боюсь…
— О чем?
— Анечка, — почти жалобно заключила Кудинова, — я трусливая и эгоистичная женщина. Мой покой мне дороже всего. Это без преувеличений. Никакие соображения морали повлиять на эти мои правила жизни не в состоянии. Какой бы помощи вы от меня ни ожидали — вы никогда ее от меня не получите, если это хоть чуточку угрожает моей безопасности и покою. Конечно, это цинично. Но что делать? Уж такова Амалия Кудинова! Вы не обиделись?
— Помилуйте, — успокоила косметичку Аня. — Какие тут могут быть обиды? Предельный цинизм обычно сопутствует кристальной честности. С интересом выслушала откровенные объяснения… Значит, не вы?
— Да нет же!
* * *
«Амалия говорила слишком горячо… — думала Светлова. — И эти фразы… “Даже если бы я точно знала”, “ценой жизни”…»
Но Светловой было сейчас не до нее. К тому же вся эта история со спиритическим сеансом оказалась действительно на редкость — Богул прав! — глупой.
Светловой вообще сейчас было ни до кого. Ибо уговаривание Немой состоялось! Гор назначил девушке первый сеанс.
— А как бы мне так… — жалобно попросила Светлова доктора, — чтобы не присутствовать при этом — и в то же время.., э-э.., быть в курсе?
— Ну надо же! Да вы скоро из меня, голубушка, веревки вить начнете! — возмутился Горенштейн. — Вы только посмотрите на нее! Как бы ей “не присутствовать и в то же время присутствовать”! Да как я вообще терплю ваше присутствие?
— Не знаю, — честно призналась Светлова.
— Ну, хорошо, — явно смилостивившись, хмыкнул Гор, — искренняя вы моя… Посидите вон в той комнате.
Сначала была долгая прелюдия к сеансу, заполненная бархатистым, с явно усыпляющими интонациями голосом доктора. Прелюдия, которая подействовала и на Светлову. Она чуть не впала в какую-то странную дрему — смесь полусна и реальности. Гор был безусловно мастером своего дела, а стена между его кабинетом и комнатой, в которую он определил Светлову, подозрительно тонкой. Может, его супруга специально заказала такую перегородку, чтобы быть “в курсе” того, чем занимается с пациентками влюбчивый доктор?
В общем, у Ани возникла полная иллюзия, что Горенштейн усыпляет непосредственно ее саму.
Потом Светловой показалось, что за стеной заговорил ребенок. Настолько детским, лепечущим был этот голосок.