Особенно,... 
12 
— Коллежский регистратор Фандорин Эраст Петрович, управление сыскной полиции, — официальным тоном представился он. — Произвожу доследование по факту вчерашнего печального происшествия в Александровском саду. Возникла необходимость задать еще кое-какие вопросы. Но ежели вам неприятно, — я отлично понимаю, как вы были расстроены, — мне будет достаточно разговора с одной госпожой Пфуль.
— Да, это было ужасно. — Глаза барышни, и без того преизрядные, расширились еще больше. — Правда, я зажмурилась и почти ничего не видела, а потом лишилась чувств… Но мне так интересно! Фрейлейн Пфуль, можно я тоже побуду? Ну пожалуйста! Я, между прочим, такая же свидетельница, как и вы!
— Я со своей стороны, в интересах следствия, тоже предпочел бы, чтобы госпожа баронесса присутствовала, — смалодушничал Фандорин.
— Порядок есть порядок, — кивнула Эмма Готлибовна. — Я, Лизхен, всегда вам повторила: Ordnung muss sein.[3] Надо быть послушным закону. Вы можете оставаться.
Лизанька (так про себя уже называл Елизавету Александровну стремительно гибнущий Фандорин) с готовностью опустилась на кожаный диван, глядя на нашего героя во все глаза.
Он взял себя в руки и, повернувшись к фрейлейн Пфуль, попросил:
— Опишите мне, пожалуйста, портрет того господина.
— Господина, который зебя стрелял? — уточнила она. — Na ja.[4] Коричневые глаза, коричневые волосы, рост довольно большой, усов и бороды нет, бакенбарды тоже нет, лицо зовсем молодое, но не очень хорошее. Теперь одежда…
— Про одежду попозже, — перебил ее Эраст Петрович. — Вы говорите, лицо нехорошее. Почему? Из-за прыщей?
— Pickeln, — покраснев, перевела Лизанька.
— A ja, прышшы, — смачно повторила гувернантка не сразу понятое слово. — Нет, прышшей у того господина не было. У него была хорошая, здоровая кожа. А лицо не очень хорошее.
— Почему?
— Злое. Он смотрел так, будто хотел убивать не зебя, а кто-то зовсем другой. О, это был кошмар! — возбудилась от воспоминаний Эмма Готлибовна. — Весна, золнечная погода, все дамы и господа гуляют, чудесный зад весь в цветочках!
При этих ее словах Эраст Петрович залился краской и искоса взглянул на Лизаньку, но та, видно, давно привыкла к своеобразному выговору своей дуэньи, и смотрела все так же доверчиво и лучисто.
— А было ли у него пенсне? Может быть, не на носу, а торчало из кармана? На шелковой ленте? — сыпал вопросами Фандорин. — И не показалось ли вам, что он сутул? Еще вот что. Я знаю, что он был в сюртуке, но не выдавало ли что-нибудь в его облике студента — к примеру, форменные брюки? Не приметили?
— Я всегда все приметила, — с достоинством ответила немка. — Брюки были панталоны в клетку из дорогой шерсти. Пенсне не было зовсем. Зутулый тоже нет. У того господина была хорошая осанка. — Она задумалась и неожиданно переспросила. — Зутулый, пенсне и штудент? Почему вы так сказали?
— А что? — насторожился Эраст Петрович.
— Странно. Там был один господин. Зутулый штудент в пенсне.
— Как!? Где!? — ахнул Фандорин.
— Я видела такого господина… jenseits… с другой стороны забора, на улице. Он стоял и на нас смотрел. Я еще думала, что зейчас господин штудент будет нам помогать прогонять этот ужасный человек. И он был очень зутулый. Я это увидела потом, когда тот господин уже зебя убил. Штудент повернулся и быстро-быстро ушел. И я увидела, какой он зутулый. Это бывает, когда детей в детстве не учат правильно зидеть. Правильно зидеть очень важно. Мои воспитанницы всегда зидят правильно. Посмотрите на фрейлейн баронессу. Видите, как она держит спинку? Очень красиво!
Вот здесь Елизавета Александровна покраснела, да так мило, что Фандорин на миг потерял нить, хотя сообщение девицы Пфуль, несомненно, имело исключительную важность.
Глава четвертая, повествующая о губительной силе красоты
На следующий день в одиннадцатом часу утра Эраст Петрович, благословленный начальником и даже наделенный тремя рублями на экстраординарные расходы, прибыл к желтому корпусу университета на Моховой. Задание было несложным, но требующим известного везения: разыскать сутулого, не видного собой и отчасти прыщавого студента в пенсне на шелковой ленте. Вполне вероятно, что этот подозрительный господин учился вовсе и не на Моховой, а в Высшем техническом училище, в Лесной академии или вовсе в каком-нибудь Межевом институте, однако Ксаверий Феофилактович (смотревший на своего юного помощника с некоторым не лишенным радости удивлением) был полностью согласен с предположением Фандорина — вернее всего «зутулый», как и покойный Кокорин, учился в университете и очень возможно, что на том же самом юридическом факультете.
12 
