Последние отзывы

  68  

Пасечник упер ладонь Пацуку в плечи:

– Еще раз крикнешь – толкну.

– Нет, что ты!

– Тогда стой тихо.

Кузьма косил глазами, отслеживал каждое движение пасечника. Тот не искал, а твердо знал, где лежит то, что ему нужно, выдвинул на деревянном стеллаже ящик со старыми ржавыми болтами и гайками, высыпал их на пол. В неверном утреннем свете из-под белой, перепачканной в ржавчину материи сверкнул серебряный оклад.

– Не свое ты взял, – произнес пасечник, пряча оклад за полу куртки. – Не свое на место вернуть надо.

– Я сам верну… – зашептал Пацук.

– Уже не вернешь. Ты прикоснулся к нему. Материя осталась лежать на верстаке. В поленнице дров пасечник отыскал неширокую, но довольно длинную чурку, с одной стороны криво спиленную, поставил ее возле табурета, на котором балансировал Кузьма.

– Переступай.

– Не могу! – заикаясь, произнес Кузьма. Пасечник несильно ударил сапогом по ножке табурета. Тот дернулся, и Кузьма ощутил, как петля еще сильнее затянулась на его шее. Пасечник вновь занес ногу, и Кузьма понял, что на этот раз табурет выбьют. Обмирая от страха, он перенес ногу на край чурки. Табурет с грохотом вылетел из-под ноги, и Пацук еле успел упереться в неровный спил дерева. Он качался, пытаясь установить равновесие, но попробуй это сделать со связанными за спиной руками! Глаза его бегали. Мертвец, казалось, следит неподвижным взглядом за мучениями своего убийцы, две пиявки упали на земляной пол.

Пасечник стоял у приоткрытой двери, за которой виднелась река, такая близкая, но уже недосягаемая для Кузьмы.

– Не знаю, чего тебе надо, но пощади, отпусти меня! – хрипел Пацук.

Пасечник отрицательно покачал головой:

– Нельзя.

Чурка наклонилась. Пацук в отчаянии попытался выровнять ее, но слишком сильно качнулся. Он ощутил, как опора уходит из-под ног.

Тело его дернулось и закачалось на короткой веревке. Язык вывалился изо рта, из уголка губ потекла вспененная слюна.

Выждав несколько минут, пасечник разрезал веревки на руках Кузьмы, остановил раскачивающееся тело и не спеша покинул сарайчик, оставив двух мертвецов наедине.

Лодку он отвязал и пустил вниз по течению. Дождался, пока та исчезнет в тумане, и зашагал вдоль берега. На пасеке открыл крышку одного из ульев и опустил оклад между рамками с медом. Потревоженные пчелы гудели, но хозяина не трогали.

– Побудь пока здесь, – ласково произнес пасечник, проводя пальцами по серебру оклада. – Здесь тебя никто не найдет.

* * *

– Принято делить людей на сов и жаворонков. Жаворонки встают рано утром, основную работу успевают сделать до обеда. Вечером же их работать не заставишь, работоспособность не та, в сон клонит. Сов же, наоборот, с утра лучше не трогать. Ближе к вечеру, когда солнце клонится к западу, они оживают. Большинство творческих людей – совы.

К совам относился и Алексей Холмогоров. В Москве он легко вписывался в жизнь большого города, активизирующуюся обычно к вечеру. В Борисове, где улицы вымирали после десяти часов, ему приходилось туго. Церковный староста, у которого Холмогоров поселился, несмотря на предложение местных властей перебраться в бесплатный номер в гостинице, поднимался ни свет ни заря, будучи уверенным, что этим не тревожит Холмогорова. Цирюльник крался по двору, а затем дверь, ведущая в летнюю кухню, громко хлопала.

– Это не я вас разбудил, Андрей Алексеевич? – улыбнулся Цирюльник, когда Холмогоров вышел из небольшого домика, который отвел ему церковный староста.

– Нет, что вы.

– Вид у вас заспанный.

Холмогоров, стоя в двери кухни, жадно втянул в себя запах свежесваренного кофе. Ради гостя церковный староста перестал заваривать чай и перешел на более благородный напиток.

– Сегодня вести службу приедет батюшка из Минска, – хвастался Цирюльник.

– Да, хорошо, – рассеянно отвечал Холмогоров.

– Может, вы его знаете? Отец Максим, Заславский его фамилия.

Холмогоров пожал плечами. Это имя ему ни о чем не говорило.

Кофе Цирюльник разлил в большие чайные чашки, поставил на стол молочник и толсто порезанный самодельный пирог позавчерашней выпечки.

– Вы, смотрю, совсем газет не читаете? – советник патриарха окинул взглядом столовую. У него дома на кухне, на холодильнике, всегда высилась стопка газет и журналов, которые он просматривал за завтраком, ел, читал и одновременно в пол-уха слушал радио. Телевизионные новости смотрел исключительно вечером, если, конечно, в мире не случалось что-нибудь сверхъестественное.

  68