Особенно,... 
24 
– Ты чего? Что случилось?
– Еще ничего не случилось, – мягко произнес Сундуков, – но работаем мы с тобой не первый год, и ты меня знаешь. Если все в порядке, то я спокоен, а если мне что-то не понравилось, я дело бросаю.
Толстошеев продолжал моргать:
– Ты же бабки вбухал!
– Вбухал, – согласился Сундуков, – но деньги – дело наживное. Здоровье и свобода важнее.
– Что-нибудь пронюхал? – Толстошеев жадно втянул носом воздух, словно пытался ощутить запах опасности.
– Ничего больше не скажу, выхожу из дела и все.
– Я что, зря старался? – окрысился Толстошеев. – Выходит, зря. Скажи спасибо, что. я посоветовал тебе вовремя остановиться.
Толстошеей подозрительно покосился на Сундукова, и недобрая улыбка тронула его тонкие губы:
– Может, ты, Антон Михайлович, без меня решил дельце провернуть? Тогда так и скажи, не тяни. Скажи, мол, Матвей, не нужен ты мне больше, мол, посредников всегда из сделок выбрасывают. Я тебя еще ни разу не подставил, – Толстошеей почесал затылок. – Зря, значит, старался, – он сокрушенно покачал головой.
Толстошеев усиленно думал, пытаясь понять, в чем прикол. Он считал, что Сундукову ничего не известно о продавце, кто тот такой, откуда взялся.
Контактировал с ним сам Толстошеев, да и то очень осторожно – так, чтобы не засветиться.
– Я тебе компенсирую кое-какие издержки, – смягчился Сундуков, – но об этом деле нужно забыть. Не суетись и не сучи ножками, гиблое дело. Нашел – не радуйся, потерял – не плачь. Я теряю, кстати, больше, чем ты, и то не огорчаюсь.
Матвей Толстошеев наконец-то улыбнулся. Для себя он уже все решил.
– Ну, спасибо тебе, Антон Михайлович, что вовремя предупредил.
– Другой на моем месте поступил бы точно так же, – оборвал его Сундуков, – мы в одной связке, и предупредил я тебя не за красивые глаза, а из шкурного интереса. Мне не тебя, мне себя жалко.
– Больше ничего не скажешь?
– Большего и сам не знаю. Чувство у меня нехорошее, сон плохой приснился, будто эта партия – подставка. Номер автомата не бьет. У меня дела, извини, – Сундуков выбрался из машины.
– Что значит, номер автомата не бьет?
– Понимай, как знаешь.
– Зажимаешься…
– Ты мне какую-нибудь гадость для вида в руки дай, будто я за ней к тебе приезжал.
Растерянный Толстошеев забежал в гараж, остановился у стеллажа. Сперва схватил фару, а затем сообразил, что стоит она дороже воздушного фильтра. Сунул картонную коробку под мышку и вернулся к гостю.
– Вот, держи воздушный фильтр.
– Дурак ты, да еще и жадный в придачу, – с улыбкой произнес Сундуков, – воздушный фильтр притащил от «фольксвагена»!
– Какой под руку подвернулся. Ты же не уточнял, что именно?
Сундуков махнул рукой и вышел за ворота.
Сел на переднее сиденье.
– У тебя какая машина? – спросил он у шофера.
– «Опель».
– А у друзей или родственников «фольксвагены» есть?
– У брата.
– Тогда на, держи, подаришь, – Сундуков отдал коробку счастливому водителю. Тот как раз был должен брату бутылку коньяка и теперь мог без ущерба для себя расплатиться подарком хозяина.
Толстошеев был озадачен. Он слишком хорошо знал Сундукова, чтобы не придать значения его предупреждению.
«Э, черт подери, влип! Надо же было мне так подставиться! Мужик вроде хороший, – со злостью подумал он о торговце, блуждая по двору и безо всякого интереса разглядывая иностранные тачки. – Да-да, надо что-то делать и как можно быстрей. Если Сундуков волнуется, то уж мне надо землю под ногами рыть, закапываться так, чтобы даже макушка не торчала!»
Он вытащил из кармана трубку мобильного телефона, повертел ее в руках, несколько раз переложил из правой руки в левую. Закурил. Все движения Толстошеев делал в невероятном замешательстве, словно за ним кто-то гнался и вот-вот должен был настигнуть.
«Ладно, рубить так рубить! Потеряв голову, по волосам не плачут», – философски подумал он, быстро набрав известный ему номер. Тут же, прижав трубку к уху, облокотился на кабину побитого джипа, стоявшего на .колодках.
– Данила, ты?
– Я, а то кто же, Матвей? – услышал он знакомый с хрипотцой голос одного из своих верных людей.
– Давай-ка быстро ко мне. И не копошись, как баба, а бегом. Одна нога там, другая здесь!
– Горит что-нибудь? – мрачно спросил в трубку Данилов.
– Горит, горит! Как бы волосы на яйцах не обгорели!
– На чьих, Матвей, на твоих или на моих?
24 
