Особенно,... 
63 
– Он отошел.
Уманец пристально посмотрел в глаза куницыну.
– Ты почему так смотришь на меня?
– Что-то мне в тебе не нравится.
– Что именно?
– Я это и хочу понять.
– Прошкин, иди отдыхать! – крикнул Куницын. – Я тебя сменю.
Прошкин, которому оставалось дежурить еще полчаса, обрадовался, что сможет побыть в тепле. ОМОНовцы удивленно переглянулись. Как командир отделения Куницын мог заставить идти дежурить любого из них, сам выходить на дождь и ветер он обязан не был.
– Что с ним? – спресил Уманец.
Прошкин пожал плечами:
– Олежка Сапожников его лучшим другом был, переживает.
– Можно подумать, я Сапожникову враг.
– Не люблю, когда чужие в городе верховодят.
– О священнике говоришь?
– Какая разница, священник или нет, чужой он. В Москве все иначе, там каждый день людей убивают, они к этому привыкли. Эй, Куницын, иди сюда! – позвал Уманец. – Хватит тебе топтаться возле шлагбаума. Если кто-нибудь будет ехать, не проскочит. Ночь тихая, двигатель за километр слышно.
Недовольный Куницын вернулся под крышу.
Он стоял, его товарищи сидели. Он чувствовал себя учеником, не выучившим урока и вызванным к доске. Ни на один из вопросов, которые ему могли задать ребята, он не знал ответа.
– Мы чем сильны? – спросил у него Петя Уманец.
– Тем, что всегда вместе. Один отвечает за всех, и все за одного, – вместо Куницына ответил Прошкин.
– Я это и без тебя, Витя, знаю.
– Пусть он скажет.
– Один за всех и все за одного, – глухо повторил Куницын.
– Ну так вот, на кладбище мы вместе клялись, вместе деревню зачищали, вместе должны и впредь держаться. И если кому-то захочется правду рассказать, пусть вспомнит, что он не один там был.
– Чего ты, Уманец, на меня так смотришь? – забеспокоился Куницын.
– Внимательно, Паша, смотрю, потому как правда наша никому не нужна. Тогда поклялись и теперь поклянемся, что, как условились, так и будем говорить, – Уманец вытянул руку, и всем остальным ничего не оставалось делать, как положить свои ладони сверху. – Клянемся! – тихо сказал Уманец.
– Клянемся! – гулко прозвучало в бетонных стенах блокпоста.
Первым высвободил руку сержант Куницын.
Он выбежал на улицу и вновь нервно заходил перед шлагбаумом.
– Поближе к свету держится, – сказал сержант Уманец, – словно специально на пулю нарваться хочет.
Глава 10
Утро началось со страшного проливного дождя. Тучи наползли с юга, низкие, темные, беспросветные. Подул резкий ветер, зашумели деревья, казалось, ветер вознамерился выдрать их с корнями, трава прижалась к земле. Не было ни молний, ни грома, тучи летели так быстро, словно их гнал страх. На небе исчезли все просветы, оно сделалось свинцово-темным. И вдруг ветер исчез.
Все замерло в тревожном ожидании.
Спецназовцы, дежурившие на блокпосту, смотрели в узкую щель окна.
– Ну, сейчас начнется. Такого я еще не видел, – сказал Витя Прошкин, застегивая ворот куртки.
– Может, пронесет? – задумчиво сказал Павел Куницын.
– Да уж, пронесет!
– Все на нашу голову, – вставил Уманец.
И тут по брезентовому пологу забарабанили капли, крупные, как фасоль. Дождь становился с каждой минутой все сильнее. Дождевая завеса скрыла ближайшие деревья.
– Сейчас в щель потечет, – сказал УманеЦу глядя на растрескавшийся потолок.
Лампочка погасла. Зазвенели стекла. Если бы даже какой-нибудь сумасшедший водитель решился ехать в такую погоду, то долго бы он не порулил, свалился бы в кювет или врезался в дерево. Видимость – метров двадцать пять, не больше. Машин на дороге не было, она превратилась в блестящую, словно стеклянную, ленту. Дождь лил, хлестал, ветер выл.
– Господи, Боже мой! – произнес Куницын. – Потоп начинается, что ли?
И действительно, казалось, что сам Господь разгневался на жителей Ельска, решил уничтожить город, смыть его, стереть с лица земли, утопить в море воды, смешанной с крупным градом. Градины барабанили по бетонной крыше, казалось, что та в любой момент может рассыпаться.
– Ну и град, мать его, как пули!
Уманец сидел у окна, пытаясь что-либо рассмотреть в потоке дождя и града.
– Ничего не видно, как в дыму, – сказал он, прижимаясь к стене и поглаживая ствол автомата. – Такого ненастья я не припомню.
Дождь лил два часа. Это был настоящий ливень. Река Липа, тихая и спокойная, вспенилась, вздулась, ее мутные темные воды неслись с невероятной скоростью. Дождь лил не только над Ельском, но и в верховьях реки. Вода, как весной, вышла на низкие берега, смела стоги сена, залила огороды. Мостки, с которых ельские огородники черпали воду, оказались глубоко под водой.
63 
