Особенно,... 
69 
– Покажу, как не показать, – с усердием залопотал деревенский житель. – Правьте прямиком через речку. Я скажу, где остановится, ежели позволите.
Недавно проснувшийся Кирюха с интересом обозревал окрестности. Готов побиться об заклад, парень намечал, где и чем можно поживиться. Когда речь заходила о так называемой «халяве», солдата словно подменяли.
– Садись, – приказал я мужику и подвинулся.
Проводник неторопливо забрался на повозку, присел возле кучера и стал показывать нужный дом.
Изба старосты ничем не отличалась от прочих, точно такой же высокий частокол, составленный из жердей, холодные сени и тесная светлица, в которой ютилось все семейство. Мы вошли, традиционно перекрестились на красный угол, присели на широкую лавку и стали выслушивать торопливый сбивчивый доклад старосты, только сейчас узнавшего о неожиданной напасти.
Со слов Пантелея выходило, что в целом деревня живет неплохо. Подати платятся, провиант и фураж расквартированному неподалеку драгунскому полку поставляются исправно. С прочими налогами затруднений тоже нет. Нареканий что от светской, что от духовной власти Агеевка никогда не слышала.
Я стал уточнять количество крепостных. Выданные бумаги были слишком приблизительными и включали в себя только лиц мужского пола. Цифру в триста человек я вывел чисто теоретически. Она могла значительно отличаться от подлинной, вопрос – в какую сторону. Из рассказов бабушек и дедушек я знал, что семьи у них были большие, насчитывалось до десяти детей, не считая родителей, и приготовился увидеть что-то в этом роде, однако в большинстве моих дворов проживали в среднем семеро, в лучшем случае восемь человек. Виной тут и высокая смертность, и многочисленные болезни при полном отсутствии лекарств, да что уж там говорить, даже голод. И хоть говорят, что на Руси от голода не умирают, реальность гораздо суровей. Однако Агеевка выглядела относительно благополучной, триста крепостных набралось.
По «сказкам» у меня числится чуть больше ста душ, на самом деле мужиков десятка на три больше, казной они не учтены, так что налицо некоторая экономия денежных средств в районе двадцати рублей годовых. Поскольку барщины у меня нет, да и пока не намечается, староста сообщил, что я могу смело рассчитывать еще где-то на полсотни оброка в год.
– Больше никак, – развел руками Пантелей. – Разор выйдет.
Он долго говорил еще о чем-то, и я понимал, что хоть мне и вешают лапшу на уши, однако делают это весьма талантливо, и я, как не искушенный в сельской жизни человек, могу лишь глубокомысленно кивать, не имея возможности что-либо проверить самостоятельно. Разве может скромный опыт копания на дачных сотках хоть чем-то помочь в ситуации, когда приходится иметь дело с полностью натуральным хозяйством? Я ощущал себя таким же лопухом, как попугай Кеша из знаменитого мультфильма, которого обида на хозяина и жажда приключений столкнули вдруг с деревенской действительностью.
– Будем считать, с этим мы разобрались, – остановил я разливавшегося соловьем старосту. – Лучше скажи, что это за Фома Иванович проживает у нас в Агеевке?
Вообще-то, в том, что этого загадочного персонажа называли по имени и отчеству, чувствовалось глубокое уважение. Далеко не каждый дворянин мог позволить себя такой почет, а тут…
Староста замялся.
– Фома Иваныч, дык он это… Ну, как-бы…
На большее его не хватило. Пантелей замолчал, будто набрал в рот ушат воды.
– Ты мне пык-мыкать кончай, – пригрозил я. – По делу говори.
К счастью, после того как хозяйка поставила на стол напиток, не уступающий по крепости пресловутом спирту «Ройял», язык у Уклейкина постепенно развязался.
Я понял, что Фома Иванович Куроедов не кто иной, как местный олигарх и вроде даже благодетель. Ему удалось разбогатеть еще в те времена, когда Долгорукие взяли власть над юнцом-императором Петром Вторым. Все, к чему прикасались руки Куроедова, превращалось в золотую жилу. Больше всего добра Фома Иванович нажил, когда взялся за лесные и строительные подряды: лес, балки, кирпич – всего и не перечислишь. Очевидно, благодаря хозяйской сметке, ловкому уму и нечеловеческой работоспособности Куроедову удалось то, чего никак не могли добиться другие.
Долгорукие же, и сами отнюдь не бедствовавшие, привечали в своем холопе эту жажду к накоплению средств. Что самое смешное, оброк Фома Иванович платил точно такой же, как все, хоть и был самым богатым человеком в округе. Пантелей предположил, что состояние Фомы тянет тысяч на двадцать, по сути, огромную сумму.
69 
