– Но его может не оказаться на даче.
– Он дал мне ключи.
– Это срочно?
– Да, собирайся и поскорее.
По тону, каким говорил Глеб, Ирина поняла, что действительно все достаточно серьезно и ей лучше послушаться Глеба – не спорить с ним. Она стала быстро собираться.
А Глеб то и дело поглядывал на циферблат своих наручных часов.
Вскоре Ирина уже была готова. Глеб взял сумку, в которую она в спешке побросала кое-какие вещи, показавшиеся ей необходимыми, и, подойдя к двери, сделал предупредительный знак. Ирина замерла Затем Глеб тихо-тихо открыл дверь и вышел на лестничную площадку.
А через семь минут они уже садились в его серебристый БМВ.
– Так ты все-таки объяснишь мне, что случилось?
Может, все зря? – Ирина неуверенно заглянула Глебу в глаза.
– Потом, дорогая, потом.
– Ты меня совсем не жалеешь.
– Ты, как всегда, права.
– Прости, я сказала это сгоряча.
…Через час они уже были на даче у старого генерала Лоркипанидзе. Тот несказанно обрадовался появлению гостей, хотя и очень поздних.
– Глеб, как я рад! – говорил генерал, крепко пожимая руку сыну своего товарища, – Ты себе даже не можешь представить, никто не навещает старика Лоркипанидзе. Одни забыли, другие умерли. Даже не знаю, что лучше.
– А как ваши мемуары, Амвросий Огарович?
– Давным-давно закончены. Но знаешь, пришел к неутешительному выводу: они никому, кроме меня, не нужны. Ну, может, ты почитаешь… из вежливости. Как я рад, что вы вместе! – старый генерал поглядел на Ирину и улыбнулся в седые усы.
– Да что мы все стоим! Присаживайтесь, раздевайтесь! Когда ты мне позвонил, Глеб, я так и понял, что мы обязательно увидимся. А ведь мог приехать и пораньше?
– Не мог, – спокойно возразил Глеб.
– Да, о старом Лоркипанидзе вспоминают лишь тогда, когда нужна его помощь. Но тем не менее, я счастлив, дорогие. Ирина, вы выглядите просто великолепно!
– Что, даже лучше, чем раньше? – улыбнулась Быстрицкая.
– Намного лучше!
– Амвросий Отарович, не стоит разбрасываться такими комплиментами.
– Стоит, стоит, Ирина. Что я еще могу, кроме как говорить комплименты и восхищаться женской красотой?
– Не прибедняйтесь.
Амвросий Отарович был галантен и любезен: помог Ирине раздеться, проводил ее в комнату на втором этаже дачи – в ту комнату, где когда-то Ирина вместе с Анечкой уже коротали время, ожидая Глеба. В этой комнате стены были обшиты деревом, стояли две кровати, стол с настольной лампой, увенчанной цветным стеклянным абажуром. А на стенах висело несколько репродукций в скромных деревянных рамках. На всех репродукциях – виды гор.
– Раньше, по-моему, этих картин не было? – спросила Ирина хозяина дачи.
– Да-да, я их повесил совсем недавно.
– Их вам подарили друзья?
– Нет. Перебирал как-то старые журналы, газетные вырезки и наткнулся на них. И знаете, Ирина, наверное, к старости человек становится сентиментальным.
Мне вдруг захотелось, чтобы на стенах висели картины. Раньше как-то не замечал пустоты стен. А потом, смотрю – совсем голые, даже как-то неудобно стало перед самим собой. Я полдня провозился с рамками, склеил их и развесил картины. По-моему, так куда приятнее.
– Конечно, приятнее, – согласилась Ирина, устало опускаясь на кровать.
– Пойду приготовлю чай.
Глеб вышел из просторной столовой. Он хотел спросить, нет ли у Амвросия Отаровича коньяка. Сиверов знал, что коньяк в этом доме не переводится, но спрашивать все же не стал, решив, что хозяин сам предложиг. А генерал, словно прочитав мысли Глеба, погладил свои щетинистые усы, хмыкнул, горделиво подбоченился и, взглянув на Сиверова, произнес:
– Хоть врачи и не велят, но я себе в хорошей компании иногда позволяю рюмочку-другую. Думаю, что и вам с дороги не помешает.
– Не помешает, – кивнул Глеб.
– А Ирина ничего против иметь не будет?
Глеб с досадой хлопнул себя ладонью по лбу:
– Ей нельзя.
– А что такое? – немного насторожился Амвросий Лоркипанидзе.
– У нее будет ребенок… у нас то есть, – Сиверов почувствовал, что ему куда легче признаться в убийстве, чем в том, что его жена ждет ребенка, и не мог понять, почему ему с таким трудом дается это признание.
– Прекрасная новость. Ирина так замечательно выглядит, похорошела!
– Вот поэтому я за нее и беспокоюсь. Пусть она побудет у вас какое-то время, думаю, недолго. Вы же знаете, я решаю проблемы быстро.