– Держи. За твое здоровье. Чтобы головная боль отпустила.
Эрдман выпил, снова затянулся.
– Где это было? – спросил он отстраненным, совершенно безжизненным голосом. – Уже выяснили?
Грехов хмыкнул.
– А тут и выяснять нечего, – он встряхнул свой стакан, полюбовался на игру световых бликов в опалесцирующей жидкости. – Клуб «Титаник» на Тверской. Оч-чень дорогой притон, который мы организовали для богатых и влиятельных любителей клубнички. Преимущественно – подгнившей.
– Не понял… – удивленно протянул Олег. – Кто это – «мы»? И что значит – подгнившей?
Он пристально посмотрел на Анатолия, но тот нисколько не смутился.
– То и значит. В смысле – извращения всякие, вплоть до полного непотребства. У нас же это модно сейчас, – Грехов поморщился. – Бабе не в ту дырку засадить – уже банально.
А вот соски с грудей срезать, например, – это куда как приятнее. Тьфу!
Одним глотком допив остававшееся в стакане виски, он коротко выдохнул и достал еще одну сигарету.
– Так как насчет «мы»? – напомнил ему Олег.
– А что ты хочешь узнать? – в свою очередь спросил Грехов. – Это, между прочим, секретная информация.
Эрдман пожал плечами.
– Груздем ты уже назвался, Толя. Не вижу смысла темнить. Если хочешь моими руками убрать Марка, то можешь считать свою откровенность авансом…
– Ничего я не хочу, понял! – резко повернулся к нему Грехов. – Я все равно отправил бы этот диск тебе, не волнуйся. Анонимно или еще как – не знаю. Но сразу наверх – ни за что, это тебе ясно? Я отлично понимаю, каким было бы решение…
Олег с преувеличенным спокойствием сделал последнюю затяжку, потушил сигарету и устало прикрыл глаза. В желудке стало тепло, начинало клонить в сон.
– Я слушаю, – негромко произнес он.
Грехов плеснул себе еще виски. Уткнулся взглядом в стакан и стоял так минуты полторы. Потом уселся на широкий подлокотник кожаного кресла и, не поморщившись, сделал большой глоток алкоголя.
– Кто разработал операцию, я тебе не скажу, – произнес он наконец. – А вот название Марк придумал сам – «Иглоукалывание». Понимаешь, это был своего рода эксперимент по разработке новых технологий влияния. Помнишь случай с генпрокурором, которого в бане с голыми тетками засняли?
Так это еще цветочки. Мы решили шантаж поставить на конвейер. Сыграть для этого на одной из самых распространенных человеческих слабостей – похоти. На первом этапе мы просто дергали за ниточки, – Грехов усмехнулся и покачал головой. – Одному подкинули идею, другому – выдали кредит… Все через посредников, разумеется. Был построен элитный клуб с очень дорогим входом…
Глава 4
– Они приходили сюда, чтобы убить меня, – прошептала Люся, почему-то избегая встречаться взглядом с Панкратом.
Она лежала на больничной койке, до подбородка натянув легкое одеяльце, и, чуть повернув голову на белоснежной подушке, смотрела в окно, где колыхались ветви отцветшей сирени. По раме, выкрашенной в голубой цвет, полз крошечный черный жучок, которому было абсолютно все равно, кто и кого хотел убить прошлой ночью.
Панкрат не стал разубеждать девушку: это было бы глупо. Факт очевидный и бесспорный: их не оставят в покое.
Марк или кто еще – неважно.
Он сидел молча, уперевшись локтями в бедра и положив подбородок на ладони. В отдельной палате, куда поместили Люсю после полного переливания крови, было светло, свежо и просторно. Но после вчерашнего находиться в ней стало как-то неуютно.
– Доктор не говорил, когда тебе можно будет вставать? – Панкрат задал этот вопрос скорее для поддержания разговора, поскольку сам полчаса назад побеседовал очень подробно с врачом, который наблюдал Люсю. – Нам надо побыстрее отсюда уехать.
Уголки ее губ приподнялись.
– Вчера я очень даже неплохо встала и пробежалась, – четко произнесла она, подчеркивая каждое слово. – Если помнишь, конечно.
Панкрат поморщился.
– К чему этот сарказм? – в его голосе прорвалось неподдельное раздражение.
– А к тому, – она резко повернула голову в его сторону. – Прекрати считать меня молоденькой дурой. Если надо ехать – так и скажи, что надо. Я соберусь и поеду, понятно?
Потому что тоже хочу жить. Переливание крови – не такая уж и сложная штука, после него на месяц в реанимацию не загоняют.
Он вскинул руки в шутливом ужасе. Правда, без улыбки.
– Понял-понял. Только дурой тебя никто не считает.