Особенно,... 
102 
– Вы знаете, позвоните минут через пять-десять.
– Я не буду перезванивать.
– Может быть, вы хотите оставить сообщение? – задала вопрос женщина.
– Да, я хочу сказать…
– Говорите.
– Скажите Студийскому, что он труп.
– Как вы говорите? – дрогнул женский голос на другом конце провода.
– Студинский – труп. Это я обещаю. Чего бы мне ни стоило, но Студинского я убью.
Глеб резко повесил трубку на рычаг, а затем, не оглядываясь, направился к дому, где его ждал Сиротка. Глеб поднялся на третий этаж.
– Ну, как дела? – спросил Сиротка, сидя на полу. Он дремал, не зная, чем себя занять. Сиротка никак не мог поверить в такое счастье. Теперь у него был приятель, а у приятеля были деньги. Много денег, и он их не жалел. Сиротка был сыт, тепло одет, и все казалось хорошо.
– Послушай… – обратился к нему Глеб, усаживаясь на расшатанный скрипучий стул.
– Да, – Сиротка поднял голову и внимательно посмотрел на Глеба.
– Мне нужна твоя помощь.
– Конечно, я тебе помогу, – заморгал бесцветными глазами бомж. – Что я должен сделать?
– Ты должен будешь пойти во двор – в тот двор, где ты видел этого гнусного маньяка. Сядь на какую-нибудь лавочку, спрячься в беседке… Ты обязательно должен выследить его, должен узнать, в каком он живет подъезде, на каком этаже.
– Так как же я это узнаю? – удивился Сиротка.
– Придумай что-нибудь.
Тот пожал плечами и неохотно поднялся. Он еще не забыл, как маньяк расправился с Чумой. А Чума был покрепче его.
– Это опасно? – спросил Сиротка, заглядывая Глебу в глаза.
– Думаю, нет. Главное, чтобы ты его видел, а он тебя не заметил.
– А как это сделать?
– Ну как… Прикинься пьяным, отмороженным, сиди без движений и внимательно следи. Если ты его обнаружишь и выследишь, ты окажешь мне и всем остальным неоценимую услугу. Понял?
– Понял, командир, – вдруг отчетливо сказал Сиротка и расправил свои худые плечи. Затем зябко поежился:
– Погода плохая.
– Купи бутылку вина, чтобы было теплее.
– Вот это всегда пожалуйста и с удовольствием, – обрадовался Сиротка. – А как мы встретимся?
– Встретимся вечером, – четко сказал Глеб.
– А ты куда пойдешь?
– У меня есть одно дело. Надо сходить на похороны.
– На чьи еще похороны? Там будет застолье?
– Нет, застолья там не будет, – вздохнул Глеб.
– Жаль, а то и я бы пошел с тобой, – сказал Сиротка и облизал губы.
– Если ты выследишь этого подлеца, то застолье мы устроим здесь. Я куплю тебе все, что ты захочешь.
– А я ничего не хочу, – вдруг сказал Сиротка, – мне и так хорошо. Но тебе я помогу.
– Тогда ступай, не тяни.
Сиротка взял какой-то мешок, сунул его в порванную сумку, покопался в своих коробках и набросал в сумку еще чего-то, потом повесил ее на плечо.
– Как у меня вид? – спросил он у Глеба. Тот неопределенно пожал плечами.
– Вид как вид, как всегда.
– А куртка?
– Куртка тебе идет, – улыбнулся Глеб.
Сиротка тоже улыбнулся и торопливо направился к двери.
Глеб слышал его шаги на лестнице, слышал какие-то голоса с улицы.
Он сидел неподвижно, абсолютно спокойный, и ничто не отражалось на его лице, будто он окаменел и превратился в скульптуру.
Наконец, его пальцы дрогнули, сжались в кулаки.
– Мерзавцы! Мерзавцы! Все насквозь прогнило! Но я вам покажу!
Он решительно поднялся, забросил на плечо дерматиновую сумку Сиротки.
Она была тяжелая. Но ничего в ней не звякнуло, металл не коснулся металла. Глеб направился вниз.
Он быстро сбежал по лестнице, прикрыл за собой дверь, огляделся по сторонам, ничего подозрительного не заметил и решительно направился на людную улицу. Ему надо было добраться до Дворца молодежи, он должен был увидеть Геннадия Демидова, поприсутствовать на похоронах человека, виновником смерти которого он стал.
А Сиротка забрел в универсам, купил бутылку вина, спрятал ее во внутренний карман куртки, затем зашел в первый попавшийся подъезд, сорвал пробку и отпил полбутылки. Ему стало теплее и веселее.
«Конечно, я тебе помогу, хоть я тебя и мало знаю, – думал бомж. – Но, судя по всему, мужик ты неплохой. Будь ты какой-нибудь сволочью и мерзавцем, не стал бы ты меня спасать и отделали бы меня эти гады так, что и мать родная не узнала бы». Хотя Сиротка понимал, что его и так никто не узнал бы из старых знакомых, из тех, с кем когда-то работал, встречался, говорил. Он – старый, брошенный и никому не нужный – выглядел как груда ветоши, валяющаяся где-то на чердаке или в гараже.
102 
