Глава 15

Угрюмый вертухай в чине прапорщика ввел в допросную камеру подследственного Забродова, нажатием на плечо заставил опуститься на привинченный к полу табурет и с помощью наручников приковал его правое запястье к укрепленному над откидным столиком металлическому кольцу.

— Благодарю вас, — с обаятельной улыбкой сказал ему Забродов.

Вертухай не ответил. Лицо его сохраняло совершенно каменное выражение, но на скулах играли желваки, из чего майор Гранкин сделал вывод, что по дороге подследственный Забродов опять трепался в свойственной ему манере, способной в считанные минуты довести нормального человека до белого каления.

Закончив свои дела, прапорщик ушел, напоследок бросив на арестанта многообещающий взгляд. Гранкину этот взгляд не понравился, хотя прапорщика можно было понять.

— Жалобы есть? — спросил он официальным тоном.

— Здравствуйте, майор! — Забродов опять улыбнулся. В своем камуфляжном костюме он был похож на пленного наемника. — Жалобы? Сколько угодно! Сижу, понимаете ли, за решеткой, в темнице, так сказать, сырой… вскормленный в спецназе маньяк молодой.

Иллюстрируя свои слова, он подергал прикованной рукой, бренча наручниками, потом оскалил зубы, зарычал и принялся увлеченно чесаться, как одолеваемая блохами дворняга.

Гранкин скривился, словно ненароком раскусил лимон.

— Перестаньте паясничать, — устало сказал он, — Я к вам по делу.

— Ну вот, — огорчился Забродов. — А я-то, дурень, думал, что вы соскучились… И это после всего, что между нами было!

Гранкин тяжело вздохнул, вынул из кармана ключ от наручников и расковал узника.

— Ого, — сказал Забродов, растирая запястье, — какой жест. А вы не боитесь, что я вас здесь… того? Мне, маньяку, терять нечего, вы даже крикнуть не успеете.

Поверьте, ни лом, ни краденый пистолет мне для этого не понадобятся.

— Я разговаривал с Сорокиным, — признался Гранкин.

— С каким еще Сорокиным? — сделал голубые глаза подследственный. — Это что, тоже писатель? Клянусь, я его пальцем не трогал.

— Да прекратите же! — взмолился Гранкин. — Глядя на вас, невозможно поверить, что вы… э…

Он замялся, с некоторым опозданием вспомнив, что полковник Сорокин взял с него слово никому не говорить о содержимом белой папки. Никому значит никому, а не «никому, кроме Забродова.»

— Чему вы там не можете поверить? — заинтересовался Забродов. — Что я кого-то могу убить? Могу, не сомневайтесь. Специальность у меня сами знаете какая.

— Ax, да подите вы к черту! — взорвался майор. — Вас что, отправить обратно в камеру?

— Полно, майор, — сказал Забродов нормальным человеческим голосом и рассмеялся так, словно и слыхом не слыхал о следственном изоляторе и провел эти двое суток, лежа на диване с любимой книгой. — Я же вижу, что вы пришли извиняться, так не валяйте дурака хотя бы вы! Извиняйтесь поскорее и переходите к делу, потому что ваши извинения мне нужны, как мертвому припарки.

Гранкин закряхтел.

— Ну, — сказал он, — где-то вы, Конечно, правы…

Полковник Сорокин убедил меня в том, что вина ваша, мягко говоря, сомнительна…

— Убедил или приказал? — быстро спросил Забродов.

— Я же говорю: убедил. Я еще раз все взвесил и понял, что несколько поторопился.

— В таком случае будем считать, что извинения приняты. Давайте переходить к вашему делу. Судя по тому, что вы тянули с этим визитом до вторника, вам хочется, чтобы я в интересах следствия еще немного позагорал на нарах.

— Почему вы решили, что я тянул? — совершенно ненатурально удивился Гранкин.

— Ай-яй-яй, Алексей Никитич! Врать не умеете, вот что. И это при вашей-то работе! Сами подумайте: Сорокин наверняка говорил с вами еще вчера… если, конечно, был на работе. Да если бы и не был, все равно не стал бы откладывать.

  107