103 
Белкина размотала яркую желтую ленту и перегородила ею вход в нишу, затем и сама нырнула под занавеску. Прикрытие получилось довольно уютным. Мягкий свет пробивался сквозь витрину, уставленную товарами. Николай уже развернул треногу и закреплял камеру. Белкиной, с ее крупной комплекцией, пришлось забиться в угол, чтобы оператор смог встать за камерой.
– Что снимать будем? – шепотом поинтересовался Николай.
Варвара чуть раздвинула посередине занавеску.
– Видишь инвалида в коляске?
– Колоритный мужик.
Морозов в это время показывал публике свой коронный номер – вальсирование в инвалидной коляске. Очередная оторопевшая провинциалка с кошельком в руках стояла на всеобщее обозрение, а возле нее, мелькая спицами, крутилась коляска Морозова.
– Красавица, ты моей женой могла бы быть, а я – твоим мужем! – причитал Морозов. – Мы с тобой на нашей свадьбе так танцевали бы! Дай мне руку хотя бы на минуту, милая!
И в этот трогательный момент деньги посыпались в потертую ушанку.
– Его снимай, но не очень долго. А через часик сюда должны подойти двое – эфиоп, похожий на Пушкина, и… – Белкина задумалась, как бы получше описать Дорогина, – видный такой мужчина со стильной бородой. Так что ты, Коля, не пропусти момент их встречи – эфиопа и бородатого. Ради него мы сюда и приехали.
– Нам, татарам, все равно, что снимать, – отозвался оператор.
– Я через полчасика вернусь, – предупредила Белкина.
– Варвара, пива принеси.
– Я подумаю, достоин ли ты такой снисходительности, – журналистка нырнула под занавеску.
Оператор принялся изучать те самые надписи на презервативах, которые до него изучала Варвара.
– Тьфу, гадость-то какая! – прочитав про анальный секс, сплюнул мужчина.
Скучать ему не пришлось. “Афганец” вовсю веселил публику, деньги сыпались в ушанку обильно, как желтая листва в старом, заброшенном парке. И вскоре оператор, к своему удивлению, обнаружил, что инвалид с незамысловатыми, повторяющимися шуточками зарабатывает раза в три больше него, телеоператора с именем, работающего в преуспевающей частной телекомпании.
"Нет уж, – решил Николай, – лучше быть с ногами и зарабатывать меньше, чем богачом разъезжать в инвалидной коляске!”
Глава 15
Эфиоп Абеба проснулся с первыми лучами солнца. Ни телевизора, ни радио у него не было, поэтому и приходилось рано ложиться спать. На чердаке старого дома уже вовсю ворковали голуби. Бомж открыл глаза. Прямо над ним виднелось полуциркульное световое окно с грязным, словно натертым мыльным раствором, стеклом.
Бомж сел, потер глаза, поднял с земли бутылку зеленого стекла. С сожалением поцокал языком:
– Так я и знал, всю вчера выпили.
Удостоверившись, что вина больше не осталось, он рискнул растолкать приятеля, спавшего на горизонтальном колене дымохода. Вместо одеял и простыней бомжи пользовались старыми газетами.
– Вася, вставать надо!
– Какого черта?
– Кто рано встает, тому Бог подает, – вспомнил эфиоп пословицу.
Вася был бомжом колоритным. Он носил огромную седую бороду. Седые же, тонкие, как паутина, волосы росли лишь над ушами и на затылке. От этого лоб бомжа казался философски высоким. Лет ему было не много, чуть больше пятидесяти, но его полная приключений, алкоголя и лишений жизнь наложила на лицо отпечаток в виде глубоких морщин.
Вася сел, почесал задницу и тут же вспомнил о бутылке. Сжал ее горлышко и попытался выжать из зеленого стекла несколько капель.
– Эх, пивка бы! – вздохнул Вася, поднимаясь в полный рост.
Встревоженный голубь вспорхнул с балки и, поднимая крыльями вековую пыль, пролетел между бомжами. Вася, охая, крякая, добрался до лесенки, подставленной к слуховому окну, вскарабкался, посмотрел на утренний город.
– Эх, Абеба, как только подумаю, сколько в этом городе припасено пива, вина, водки, сразу мысли в голове начинают вертеться, как бы получить от этого количества хоть маленькую толику. Жить хочется, когда об этом думаю.
Вася, произнося прочувствованную речь, расстегнул штаны и принялся мочиться, стараясь попасть струей в оцинкованный дождевой желоб. Он проследил взглядом за тем, как жидкость стекла в водосточную трубу, и глубокомысленно изрек:
– Вот так и жизнь наша проходит, Абеба!
– Ты говоришь так каждое утро.
– Так с каждым утром и день жизни уходит. Абеба тем временем мочился в другое слуховое окно. Вася приютил эфиопа на чердаке аварийного дома в тот момент, когда эфиоп бежал от галичан. По своей природе Бася обладал скверным характером, он не хотел ни с кем делить свое убежище, но случай с Абебой был исключительным. Вася почувствовал себя кем-то вроде американского президента, подписывающего бумаги на предоставление политического убежища пострадавшему от тоталитарного режима зарубежному диссиденту, чудом вырвавшемуся из лап диктатуры. Еще Васино самолюбие грело то, что Абеба – бомж особый. Мало того, что иностранец, так еще вылитый Пушкин.
103 
